На Павла и Петра

Странствие апостолов продлилось
И я жду невидимых гостей,
Говорящих чрез людей
И милость посылающих разбитости моей.

Милость слов попавших в цель, как стрелы,
Милость спрятаться, молиться и молчать.
Милость быть прощенным без предела,
И других прощать и понимать.

Свет великий, ими принесенный
Видела Фаворская гора,
Но в Руси погибшей и спасенной
Ныне странствия у Павла и Петра.

12.07.2007

На Успенье Богоматери

Погребали мам и матушек,
Но святое материнство
Ими вымоленных чадушек
Собирало во единство.

Мать земля, откуда взяты мы,
Пред отлетом всех кормила,
Небо ж чудными закатами
Об Отце нам говорило.

Русь Святую – нашу матушку
Убивали, хоронили,
Как густую жали травушку…
Нас, встающих снова в силе.

На  Успенье Богоматери
Освятятся все родящие:
Мамы, нивы, овцы, пастыри,
Души боль других целящие.

29.08.07

Но умножаются чудно Спасителем

Место пустынное, толпы усталые,
Путь возвращанья далёк.
Женщины старые, деточки малые,
Веры внутри уголёк.

Между холмами, безлюдными скалами
Несколько тысяч людей.
Камни ли станут душистыми халами?
Сёмгой ли серый репей?

Ящериц юрких, как в речке пескарики,
Не изловить для еды.
Бабочки не превратятся в сухарики,
Лилии — в чашки воды.

Но умножаются чудно Спасителем
Рыбы две, хлебушков пять.
Чудовместителем, чудоносителем
Каждый смог радостно стать.

Здесь состоялось хлебов умножение.
В наш же заевшийся век
Необходимость уже в уменьшении,
Чтоб не погиб человек.

Всем магазины сейчас переполнены,
Также познаньем умы,
Но оскудели духовные воины.
Кто поспешит за холмы,

За перевалы, за степи песчаные
Ради спасительных слов?
В городе слушают сплетни печатные,
Кушают тортики, плов.

Пусть же уменьшится, стает, убавится
Эта обилия лесть.
И человекам ожившим понравится
Странствовать больше, чем есть.

Знания тоже я жду убавления,
Увеличенья любви,
Новых народов Христом уловления
В кроткие сети Свои.

26.07.2014

Петровский пост

Петровский пост — апостольским путям
таинственное сопереживанье,
восторг переполняемым сетям,
плач отвечающий запевшим петухам,
колосьев перезревших пожинанье.

Где Пётр, там Павел неразрывно с ним.
Так явны их несхожесть и похожесть.
Кто менее хулим, гоним, казним?
Кто более хвалим, храним, любим?
Кто солнечней приходит в непогожесть?

Пётр, как и Николай, отдал еретикам
своих святых мощей благоуханье.
Торгует истощённый Ватикан
по храмам, низведённым к бутика’м
их славою, незнавшей потуханья.

Пётр поливает грядку «Петербург»,
чтоб в житницах житий обрёлся житель.
Им сокращён безбожья перекур.
Он меч с ключами держит, как хирург.
Им взращен патриарх, премьер, правитель.

Пётр — камень. Нам,похожим на кисель,
так каменности воли не хватает.
Но сердце каменно, взгляд всё тупей, косей…
Апостол, над Россией мрак рассей!
Пусть снова сердце чуткостью сияет!

Пётр слышал трижды: «любишь ли Меня?»
от Господа на море Галилейском.
Предав, отрекшись, бросив, изменя
мы ищем снова вырасти из пня,
расслышав Бога в рокоте житейском.

Петровский пост — апостольским слезам
необходимое, святое приобщенье,
к иноплеменникам хожденье, как к друзьям,
швей воскрешенье, строгость к колдунам,
ног омовенье, Чаше причащенье.

Как славно слово: «Богу слава!»

Как славно слово: «Богу слава!»
Смахнем тщеславья уголёк,
чтоб ада огненная лава
не встретила в конце дорог.

На Троицу зрим единичность
любого жителя Земли,
украсившего мозаичность,
читаемую издали.

Но всё же ищет он второго.
Потом двоим невмоготу
без третьего идти в дорогу,
они спешат к Его Кресту.

Он, одиночество их зная,
раздвоенность предотвратив,
детей, друзей нальёт до края,
для трёхголосья даст мотив.

Как много чудных малых троиц,
как тройки конские везут
из неурядиц, неустроиц,
растроенный враждою люд!

Мужчина, женщина, ребёнок —
единство чудное троих.
Китаец, русский, негритёнок —
трёх рас таинственный триптих.

Больные дух, душа и тело,
к Рублёва «Троице» припав,
поймут — Москва осиротела
Минск с Киевом порастеряв.

То, что прошло, что есть, что будет
— нетриедино ли всегда?
Не спечены ль в единый пудинг —
в три на четыре все года?

Как славно слово: «Богу слава!»
Смахнём сомненья гнилушок,
чтоб счастья плещущая лава
залила ямы всех дорог.

40 МУЧЕНИКОВ СЕВАСТИЙСКИХ

В морозном озере стоят
свечей неугасимых сорок.
Воск тела ветры леденят
вплоть до поджилок, до подкорок.

Над баней дым, внутри тепло.
Лишь отрекись — парная сменит
воды колючее стекло.
Венец спадёт, утешит веник…

Глядим из озера поста
на бани мантных, чебуречных.
Предательства тропа проста:
торт вместо заповедей вечных.

Видны из озера молитв
экранов сладостные бани.
Там яд убийственный подлит
в искристый кубок «Алазани».

У края озера трудов
есть бани-цирки, бани-пляжи.
Диван с подушкою готов,
посудомойщик робот даже.

Из озера безбрачья вид
на бани глаз огромных, нежных.
В них благостный уют горит,
на чадородие надежды.

В ужасном озере войны
нам предлагали баню мира
в обмен на западность страны,
на западню для командира.

У вод холодных нищеты
дымились бани банков, баров,
дворцов банальной красоты,
кладовок под размер ангаров.

О, сорок мучимых святых,
тех бань не рушьте, не тушите,
но в нас от углей неземных
огонь терпения зажгите!

Введенье в Вечность за неосужденье

Бесспорно, мама — храм и первое введенье —
в её глубинах нас возникновенье.

Мир Божий — храм и каждое рожденье —
в его чертоги дивные введенье.

Живят крещенье и воцерковленье,
но это не последнии введенья.

Ученье в школе и в скорбях ученье —
введенье в чудотворное смиренье

Еще таинственные близятся введенья —
брак, постриженье, рукоположенье.

Да даже просто утром пробужденье —
в дни безповторные повторное введенье.

Взросленье, поумненье и старенье —
на новые ступенечки введенье.

Вставанье после тяжкого паденья —
в жизнь, прежде затворённую, введенье.

С земли к загробным тайнам отхожденье —
великое и страшное введенье.

Да будет Страшного Суда о вас решенье:
Введенье в Вечность за неосужденье!

КРЕЩЕНИЕ

Мороз крещенский не спугнул людей.
Не только ж в Иордане погружаться.
Увидят Волга, Лена, Енисей
— как Русь умела с холодом сражаться.

Мы шли в кольчугах, в гимнастёрках вброд
в крещенских водах, если совпадали
Крещенья день со днём, когда народ
пошёл с «Ура!» на тех, кто нападали.

Крещенский снег окутывал поля,
где трупы перемешаны с мощами.
Крещенской кровью смочена земля.
И снова прорастёт богатырями.

В крещенских волнах сотни моряков
тонули, но с молитвой выплывали.
Крещенских слёз за десять сих веков
в крещенский ковш немало проливали.

Туман крещенский орошал чело
подбитых лётчиков, разведчиков ползущих.
Крещенскою метелью замело
блиндаж промокших, чай крещенский пьющих.

Крещенские болота как стена
хранили партизанов от налёта.
Бой выиграв, крещенского вина
чуть-чуть пила уставшая пехота.

Всеосвящающий, великий, чудный день!
Особенно же в матушке — России,
где многие отставив страх и лень,
тела в священный холод погрузили.

А души снова сделались теплы
и даже огненны, как у великих предков…
Их руки, что таинственны, светлы
при погруженье в войны держат крепко.

Святая равноапостольная Нина

Веков семнадцать протекло с поры,
когда равноапостольная Нина
низвергла первых идолов с горы,
Крест водрузив в поющий ум грузина.

И вот я здесь у Мцхеты, где Кура
сливается с Арагви (вспомни»Мцыри»)…
Вино сливается с обилием добра,
ветров мелодии с журчанием псалтыри.

Хурмы и мандаринов огоньки
поставлены перед иконой тучи.
Три белых лошади пасутся у реки.
Как воины седые смотрят кручи.

Идет декабрь, но много чудных роз
камней суровых умягчают строгость.
В годины гроз плоды молитв и лоз
не дали пасть в отчаяния пропасть.

Хитон Господень, скрытый под землёй
всех одевает, греет, утешает.
Врагов, ползущих к Грузии змеёй,
Георгий поражает и прощает.

В поющей радости намоленых садов,
как и в лесах российских — привкус боли.
Не все из Нининых, из Ольгиных сынов
стоят в небесном и земном соборе.

Страшнее нет картины, чем грузин,
серб, русский, грек без крестика на сердце.
И здесь так многих дьявол поразил —
иверца превратил в неверца, в иноверца.

Святая Нина, чем тебе помочь
в печали о земле тобой любимой?
Ты этот край обходишь день и ночь,
всех призывая в Свет Незаходимый.

Прими ж мою грошовую свечу,
как каплю в битве с вековою тьмою.
В твоих сражениях участвовать хочу,
но всё проигрываю на войне с собою…

ГЕОРГИЕВСКАЯ ЛЕНТА

Георгивской ленты яркость
на серенькой моей груди.
Сплелися с траурностью жаркость.
Вещает лента: «Победи
непобедимые, как будто,
тщеславие, беспечность, лень,
позывы яростного бунта,
сомнений горестных плетень.
Всегда будь огненно — оранжев,
точнее солнечно — весёл.
Будь многодружен и безвражен,
как стран заоблачных посол.
А чёрное — великопостно,
монашеством освящено,
торжественно, немарко, грозно,
немного терпко, как вино.
Георгия зови почаще
на мысленной своей войне
и на сраженье предстоящем,
уже подкравшемся к стране.
Готовься — что потомки змея,
пробитого копьём святым,
к нам ненавистью пламенея,
испустят лжи пьянящий дым.
Но миллионы украшавших
грудь лентой пламенной любви
с вплетеньем горечи о павших,
благословят пути твои.
Пройдя чрез черноты полоски,
чрез реки лютого огня,
и на посмертном перекрёстке
на душу повяжи меня.»

---

Больше стихотворений автора на сайте

Храма святой блаженной Ксении Петербургской

---