22 августа / 4 сентября празднуется память одного из Оптинских преподобных – Исаакия I (Антимонова). Почти полвека он подвизался в монашеском чине, из них 32 года нес тяжелый крест настоятельства. Именно при нем расцвела обитель великих старцев Оптинских, утешителей народных.
Жизнь преподобного Исаакия была полна неустанных трудов, горячей молитвы, сокровенного предстояния пред Господом и глубоко назидательна для нас, современных людей.
Какие же уроки мы могли бы вынести из жития старца?
Воспитание детей в духе христианской любви, ответственности, безукоризненной честности, трудолюбия, милосердия к нуждающимся, усердия к церковным службам и благотворительности – всё это принесло большому купеческому семейству Антимоновых уважение горожан Курска и звание почетных граждан города.
Несмотря на довольно большие средства, детей не баловали, и еще в детстве и юности Иван (таково мирское имя старца) был приучен к самой простой пище, к труду и посту. Промысл Божий готовил Своего избранника к жизни подвижнической, без послабления немощам и страстям. По преданию, еще в юности, становясь на молитву, он полагал по тысяче поклонов, скрывая свои подвиги от домашних. Иван пел на клиросе, строго постился. Жизнь подвижника-монаха была его призванием, недаром Киевский старец Парфений сказал его отцу во время паломнической поездки: «Блаженно чрево, родившее монаха».
Заветное желание уйти в монастырь Ивану пришлось долго откладывать, уступая воле родителя, но Господь вел Своего избранника, посылая указания на монашеский жребий. Несколько раз расстраивалось сватовство, устраиваемое отцом. Старший брат Ивана уехал в Оптину и стал монахом, к нему и приезжал молодой человек, тоже мечтавший об иноческой жизни.
В Оптиной он был утешен встречей со старцем Львом, который назвал его ласково «Ванюшкой» и предсказал будущее монашество. Так и случилось через семь лет. Со старцем Макарием Иван Иванович вел переписку, и старец даже ходатайствовал перед отцом молодого человека о его уходе в монастырь.
Какие еще уроки мы можем извлечь из жизни преподобного Исаакия? Наверное, можем поучиться его трудолюбию и смирению, ревности, с которой он нес послушания повара и пекаря, убирал покос, копал картошку, рубил капусту, не пренебрегая черной работой. При усердии к внешним трудам не жаловался на усталость и на службы приходил первым, уходил последним, старался хранить безмолвие и держать непрестанную молитву. Сохранял мир со всей братией, чем заслужил всеобщее уважение и любовь.
Можем поучиться неприхотливости и умению обходиться малым: когда его родители, имеющие достаточные средства, привезли сыну меховую шубу, он не стал ее носить, не желая чем-либо отличаться в одежде от самых бедных братий. Если же родные посылали ему деньги, он тут же отдавал их старцу Макарию, избегая попасть в сети страсти сребролюбия.
В 1854 году принял постриг в мантию с именем Исаакия, в 1858 году стал иеромонахом и усилил ревность к монашескому подвигу. Его высокий нравственный облик и духовные дары уже были столь заметны окружающим, что старец Макарий ходатайствовал перед митрополитом Филаретом о будущем настоятельстве отца Исаакия. Настоятелем он стал спустя два года после смерти преподобного Макария – в 1862 году, когда почил о Господе прежний настоятель старец Моисей.
При преподобном Исаакии велось большое строительство, украшались и расширялись храмы. Сам же в быту он был аскетичен и нестяжателен, считал излишнюю заботу о теле недостойной монашеского образа жизни и допускал лишь удовлетворение действительной потребности и нужды братии в одеянии и пище, избегая каких-либо излишеств или прихотливости.
В одежде старец не отличался от прочей братии. Простой поношенный подрясник для кельи, простая ряса и мантия для выхода в храм были обычным его одеянием. Сам обслуживал себя, вплоть до мелочей; так, он сам чинил себе носки. Всегда ходил вместе с братией в общую трапезу, хотя мог иметь отдельный лучший стол в силу своего положения. Посты соблюдал очень строго. Кроме общего благотворения нищим от обители преподобный Исаакий и сам от себя раздавал щедрую милостыню, стараясь всячески утаить свое доброе дело.
Преподобный много заботился о внутреннем устроении братии, о монашеском делании и откровении помыслов старцам, сам относился с великим уважением и сыновней любовью к великому Оптинскому старцу преподобному Амвросию. «Отцы и братия! Нужно ходить к старцу для очищения совести», – часто повторял отец Исаакий. Он благоговейно, почти до умаления себя, ждал со всеми очереди к своему духовнику – преподобному Амвросию – и беседовал с ним, стоя на коленях, как простой послушник.
К наградам и повышениям старец относился равнодушно и даже уклонялся от них. Так, он отказался по своему смирению от сана архимандрита в 1870-е годы и стал архимандритом уже только в 1885 году, и то в сан старца возвели без его предварительного согласия, чтобы он не смог отказаться.
Учил смирению и кротости братию, наставлял не искать самому пострига или рукоположения, вразумляя иноков из собственного опыта, что человек, не желающий почестей, скорее получит их, нежели гонящийся за ними.
Монастырская братия питала к преподобному Исаакию нелицемерную любовь и уважение как к строгому, но любящему отцу, называя его в домашних беседах не иначе как «дедушкой». Иноки верили в благодатную силу молитв своего наставника и, поговорив в скорби с преподобным Исаакием, выходили от него утешенными и успокоенными.
Последним наставлением уходящего в вечную жизнь старца были слова: «Любите Бога и ближних, любите Церковь Божию; в службе церковной, в молитве ищите благ не земных, а небесных…»
Преподобне отче Исаакие, моли Бога о нас, грешных!
Ольга Рожнёва
4 сентября 2013 года
Преподобный Исаакий I Оптинский
Дни памяти: Август 22, Октябрь 11 (оптин.)
реподобный Исаакий (в миру Иван Иванович Антимонов) родился в Курске 31 мая 1810 года в патриархальной купеческой семье, пользовавшейся неизменным уважением горожан за безупречную честность и строгий христианский уклад жизни, милосердие к бедным и благоукрашение городского храма.
Будущий великий Оптинский старец рос в обстановке любви, послушания родителям, в твердом соблюдении церковного устава и нравственной строгости. Мальчик был скромен и добр, молчалив и сдержан, но не угрюм, он не был чужд шутке, остроумен и прост в общении.
Мысль об уходе в монастырь долгие годы вызревала в душе благочестивого юноши, вынужденного помогать отцу в торговых делах. К тридцати шести годам она окончательно окрепла. Этому способствовало также поступление в монашество его старшего брата Михаила.
И вот в 1847 году, уже зрелым человеком, приняв твердое решение, он покидает отчий дом и поступает послушником в скит знаменитой уже тогда своими старцами Введенской Оптиной пустыни, в укладе которой было принято духовное окормление каждого брата у старца. И послушник Иоанн был вверен Оптинскому старцу преподобному Макарию, имя которого было известно далеко за пределами обители. Под его духовным руководством прошли годы послушания: сначала на пасеке, затем в хлебопекарне и поваром в монастырской трапезной, пел на клиросе, келейно — по благословению старца Макария; брат Иоанн был еще и переплетчиком книг. Неукоснительно выполнял он положенное всякому послушнику келейное правило, причем впоследствии, по принятии рясофора в 1851 году и пострижении в мантию в 1854 году, все более и более ревностно относился к совершенствованию своего внутреннего духовного мира, не давая себе поблажек ни в чем: был строг в понуждении себя к умному деланию, посещению монастырских богослужений и ограничивал себя в еде и отдыхе.
Избегая честолюбивых мыслей и остерегаясь поэтому всякого возвышения, исключительно за послушание своему духовному отцу, старцу Макарию, он принял в 1855 году рукоположение в иеродиакона, а затем, в 1858 году, — в иеромонаха. И по принятии сана преподобный Исаакий остается таким же скромным, искренним и открытым в отношении с братиями, каким был прежде, но еще строже и требовательнее к себе, во всем полагаясь на духовные наставления старца.
Возможно, так, в исполнении послушаний, монашеских правил, соблюдении церковного устава, в духовном совершенствовании и постепенном восхождении «от силы в силу», и прошла бы вся его жизнь в монастыре. Но Богу было угодно другое.
В 1860 году, уже тяжело больной, преподобный старец Макарий, предчувствуя близкий конец, завещает своему духовному сыну, преподобному Исаакию, перейти под руководство великого Оптинского старца Амвросия, ученика блаженного старца Макария. А еще через два года, в 1862 году, после смерти настоятеля Оптиной пустыни старца Моисея, преподобный Исаакий становится его преемником.
В течение тридцати с лишним лет ведет он монастырь, продолжая начатое еще преподобным Моисеем строительство, по тем временам немалое. Его же стараниями достраивается храм Всех святых на новом кладбище, сооружается новый иконостас в Казанском соборе и перестраивается старый во Введенском, производится новая роспись стен, строится монастырская больница с аптекой для бесплатного пользования, с церковью при ней во имя святого Илариона Великого, книжная лавка, двухэтажное здание рухлядной, достраивается водопровод, воздвигается здание новой гостиницы и множество помещений реставрируется, переделывается, поновляется и строится вновь.
Под его мудрым управлением Оптина приобретает лесные участки — так решается проблема топлива. Им же осуществляется покупка луговых земель на болховской мельнице, открывается свечной завод, поощряется разведение монастырских садов и огородов. Таким образом Оптина пустынь во второй половине XIX века становится одним из процветающих монастырей России.
Но не только хозяйственными заботами ограничивалась деятельность настоятеля. Главным для него было отечески строгое попечение об исполнении братией монашеских послушаний и устава, при этом не делалось исключения и для себя.
Уже будучи игуменом, а позже, в 1885 году, архимандритом, преподобный не совершал без благословения старца никаких монастырских дел и учил этому братию. «Отцы и братия! Нужно ходить к старцу для очищения совести», — часто повторял он. Так, благоговейно, почти до умаления себя, стоял он со всеми в очереди к своему духовнику, преподобному старцу Амвросию, и беседовал с ним, стоя на коленях, как простой послушник.
В последние годы жизни настоятеля многие скорби выпали на его долю. Особенно тяжело пережил он отъезд старца Амвросия в Шамординскую общину. «Двадцать девять лет провел я настоятелем при старце и скорбей не видел, теперь же, должно быть, угодно Господу посетить меня, грешного, скорбями», — говорил он.
Здоровье его стало заметно слабеть, и он келейно принял пострижение в схиму. Вскоре отошел ко Господу великий старец преподобный Амвросий, и на настоятеля, преподобного Исаакия, последовали тайные доносы о неспособности его, по преклонным годам и болезни, управлять обителью. И хотя братия единодушно встала на защиту своего настоятеля, силы его уже угасали. Умирал он тихо, окруженный плачущими чадами своими, которым дал последнее наставление: «Любите Бога и ближних, любите Церковь Божию, в службе церковной, в молитве ищите благ не земных, а небесных; здесь, в этой святой обители, где вы положили начало иноческой жизни, и оканчивайте дни свои». Преподобный отец наш Исаакий почил о Господе 22 августа/4 сентября 1894 года.
Это был истинный последователь той традиции старчества, которая отличала уклад Оптиной пустыни от других монастырей России, строгого послушания всей братии старцам-духовникам, независимо от сана и иерархического звания.
Вся его жизнь стала достойным продолжением духовного подвига, начатого еще его предшественником, преподобным Моисеем, и другими великими Оптинскими старцами.
СМИРЕННЫЙ УСТРОИТЕЛЬ ОПТИНОЙ: ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО ИСААКИЯ ОПТИНСКОГО
редки преподобного Исаакия (в миру Ивана Ивановича Антимонова) происходили из именитого зажиточного купеческого рода города Курска и имели звание почетных граждан.
Семья Антимоновых придерживалась самого строгого и сурового патриархального образа жизни старого русского купечества.
Иван Иванович, родившийся в 1810 году 31 мая, был пятым и вместе последним ребенком от первого брака его отца Ивана Васильевича с Анной Пузановой. Благочестивый дед Ивана Ивановича был особенно расположен к своему маленькому внуку и часто брал его с собой в храм Божий, куда имел обыкновение ходить ежедневно к утрене и обедне. Отец Ивана Ивановича унаследовал добродетели своего родителя. Сохранилось известие о путешествии его в Киев в 1809 году к старцу иеромонаху отцу Парфению, который, говорят, при входе приветствовал его словами: «Блаженно чрево, родившее монаха».
Иван Иванович еще в ранней юности отличался скромностью, любил уединение и старался уклоняться от товарищеских игр и увеселений. Молчаливость, не позволявшая ему сказать пустого слова, не мешала, однако, подчас проявляться его природной веселости.
Простота при ясном уме давала Ивану Ивановичу возможность быть в самых близких отношениях с простым народом, с которым он имел дело, когда по достижении зрелого возраста начал помогать отцу в его торговых занятиях.
Твердость его характера выразилась особенно в мужественном перенесении всяких лишений и подвигов во имя религиозных целей в продолжение девятнадцати лет до поступления в монастырь. Сохранилось предание, что он в то время, ежедневно становясь на молитву, полагал по тысяче поклонов. Но воздержание свое и подвиги он старался тщательно скрывать от домашних и успевал в этом.
Послушание воле родительской было у него всегда на первом плане. При нарождавшемся желании удалиться от мирских соблазнов, не скоро, впрочем, Иван Иванович последовал влечению своего сердца. Препятствием к тому служило для молодого человека то, что родителем его возложены были теперь на него все хозяйственные дела. Так он колебался до 36-летнего возраста и ожидал особенного указания Промысла Божия.
Таким указанием он счел неудачное свое сватовство. Неоднократно родитель Ивана Ивановича предлагал ему вступить в брак. Находились и невесты, но каждый раз сватовство его, по некоторым причинам, расстраивалось. После этого он уже окончательно решился привести в исполнение свое заветное решение идти в монастырь.
Нужно заметить, что незадолго перед тем старший брат его Михаил Иванович уже вступил в монашество в знаменитую своими духовно опытными старцами Оптину пустынь. С тех пор как Михаил Иванович устроился в Оптиной, Иван Иванович, посещая брата, имел случай лично познакомиться с ее великими старцами. Глубокое впечатление произвела на него прозорливость старца Льва. Старец, выслушав его с отеческой любовью, очень утешил своей беседой и, отпуская, предсказал, что со временем и он будет в монашестве. Такое же расположение было у него и к настоятелю преподобному Моисею и братскому духовнику преподобному Макарию, с которым Иван Иванович был даже в переписке. Старцы, в свою очередь, питали к Ивану Ивановичу любовь за его доверие к ним и простоту.
В 1847 году, когда родитель послал Ивана Ивановича по торговым делам на Украину, последний, исполнив возложенное на него поручение, решился уже бесповоротно бежать в Оптину пустынь, и таким образом сразу порвал привязанность к родным. Написав письмо к родителю с известием о своем решении, он отправился в Оптину. Как гром поразила Ивана Васильевича весть о решении сына.
Прибыв в Оптину, Иван Иванович не застал в ней более ни своего брата (он был переведен в то время в Тихонову пустынь, а затем перешел в Киево-Печерскую Лавру, где в сане архимандрита и наместника Лавры и почил о Господе), ни первого своего старца преподобного Льва, скончавшегося 11 октября 1841 года. Обителью управлял преподобный Моисей. По совету преподобного Макария и с позволения отца игумена Иван Иванович поступил первоначально в скит.
Молодого послушника Иоанна поместили сначала на пасеке и, по монастырскому обыкновению, назначили ему послушание печь хлебы, которое он выполнял с ревностью около года, затем некоторое время был поваром.
Прожив в скиту с год, он по совету старца Макария и даже с ним вместе отправился к Курск для испрошения у своего отца прощения в самовольном поступке. По молитвам старца и при его содействии Господь помог восстановить мирные отношения между родителем и сыном. Новоначальный послушник не забывал и внутреннего своего устроения, неопустительно посещал все службы Божии, отправлявшиеся в скиту, и делал это с таким усердием, что всегда являлся первым и уходил последним, сохраняя свойственное ему молчание до начала правила или церковной службы, возгревая дух свой молитвой.
Не без искушений, конечно, жил молодой подвижник в скитском безмолвии. Сам он рассказывал, что исконный враг рода человеческого сильно возмущал его душу помыслами — оставить святую обитель.
Вместе с усердной молитвой молодому подвижнику помогало низлагать хитрости врага непрестанное откровение помыслов старцу. Смиряя дух, молодой подвижник непрестанно порабощал ему тело, удручая его подвигами поста.
Обстановка его кельи отличалась необыкновенной простотой. Даже сколько-нибудь ценных икон у него в келье не было.
В 1854 году, 5 октября, он принял постриг в мантию, а вместе и новое имя Исаакий. С этого времени он оставил даже невинные шутки, к которым имел способность по своему природному остроумию и которыми прежде любил иногда увеселять братию, и вообще заметно уклонялся от всяких излишних бесед. Смиренный подвижник, думавший лишь о спасении души своей, всеми силами старался избегать славы мира сего, уклоняясь даже от принятия сана священства, и только по убеждению своего духовного отца, старца Макария, против воли, со слезами согласился на посвящение. Вследствие чего и рукоположен был сначала в иеродиакона, в 1855 году 19 июня, а затем и во иеромонаха, 8 июля 1858 года.
В 1860 году старец отец Макарий, предвидя близкую кончину настоятеля Оптиной пустыни преподобного Моисея и сам чувствуя оскудение сил телесных, отправился в Москву к митрополиту Филарету. Милостиво принятый митрополитом преподобный Макарий между прочим выразил ему желание, чтобы место настоятеля в Оптиной пустыни, по кончине преподобного Моисея, занял скитский иеромонах Исаакий, описав при этом его нравственный облик. Владыка вполне одобрил мнение старца Макария.
В конце 1860 года, 7 сентября, великий старец отец Макарий после долгих трудов и подвигов в Бозе почил, оставив преподобного Исаакия на попечение своего присного ученика и преемника великого старца Амвросия.
Два года спустя после кончины старца Макария, в 1862 году, скончался и преподобный Моисей, и преподобному Исаакию пришлось заместить его в управлении обителью. Трудно было смиренному подвижнику, любителю безмолвия, проводившему большую часть времени в чтении творений святых отцов-подвижников, принять на себя бремя правления обителью, сопряженное с постоянными заботами и пребыванием в молитве.
В 1864 году, 8 сентября, он был возведен архиепископом Григорием в сан игумена.
Оптинский настоятель преподобный Исаакий говорил: «Я принял обитель с одним гривенником». Действительно, по кончине нестяжательного преподобного Моисея в денежном его ящике нашли наличных денег только один гривенник – он завалился где-то в трещине.
Первые дни начальства были тяжелым испытанием для преподобного Исаакия и послужили к утверждению его веры в Промысл Божий о святой обители. Приходилось ему нередко плакать о невозможности содержать братию, но вдруг известие об уплате долгов ее и еще о завещании одного благочестивого жертвователя в ее пользу пятнадцати тысяч рублей рассеяли его печаль. С тех пор преподобный Исаакий уже не переставал возлагать упование свое на Господа и нужд материальных более не встречал, ибо доходы монастырские видимо стали увеличиваться и уже не прекращались почти во все время его управления обителью. Причиной тому был великий старец Оптиной пустыни преподобный Амвросий, к которому во множестве стекались посетители со всех концов России и несли в обитель посильные жертвы. И еще другой старец, тогдашний скитоначальник преподобный Иларион, имевший много духовных детей, из коих некоторые были весьма состоятельны, также немало помогал настоятелю в материальном отношении.
Прежде всего преподобный Исаакий занялся достройкой неоконченного храма во имя Всех Святых, что на новом кладбище. Затем, в конце 1860-х годов, он в Казанском соборе вновь устроил иконостас, а в Введенском перестроил старый и сделал новые полы. Впоследствии он значительно расширил Казанский собор. Вся стенная живопись в обоих храмах, как и в верхних ярусах обоих иконостасов, была произведена вновь.
В 1874 году по завещанию скитоначальника, преподобного Илариона, скончавшегося в 1873 году, преподобный Исаакий на пожертвованные деньги выстроил вне монастырских стен большое здание для больницы, с церковью во имя Святого Илариона Великого. При больнице имелась аптека, снабженная всеми необходимыми медицинскими средствами, для общего бесплатного пользования братии и посетителей обители, находящаяся под непосредственным ведением врачей из числа братий.
Преподобным Исаакием затем докончена была постройка водопровода и воздвигнуты здания новой гостиницы, хлебной, настоятельской кухни, братской, прачечной; переделаны булочная, братский корпус против Казанского собора, настоятельские покои, скотный двор и старые гостиницы по обеим сторонам святых ворот. При нем же в скиту устроен был придел во имя преподобного Макария Египетского, в память почившего старца отца Макария, и приобретен большой колокол в семьсот пятьдесят пудов. Преподобный Исаакий на пожертвованные в обитель деньги позаботился обеспечить ее строевым лесом и топливом, в которых Оптина пустынь очень нуждалась.
Тогда же преподобный Исаакий пришел к мысли о необходимости устроить в монастыре собственный свечной завод, который начал действовать с 1865 года.
К чести преподобного Исаакия относится и то еще, что он поощрял усердие отца казначея Флавиана разводить в обители сады и огороды. В отношении же письмоводства главным помощником преподобного Исаакия был его письмоводитель иеромонах отец Макарий (Струков), впоследствии архимандрит, настоятель можайского Лужецкого монастыря. Таким образом, деятельность преподобного Исаакия на пользу святой обители с внешней стороны почти не отличалась от деятельности предшественника его, преподобного Моисея.
Но если преподобный Исаакий обращал такое большое внимание на внешнее благоустройство монастыря, то тем большее попечение имел он о внутреннем благоустроении насельников его, которое после преподобного Моисея было в цветущем состоянии, причем духовные силы преимущественно сосредоточены были в скиту, откуда, как светлое солнце, сияло самое старчество, столь прославившее Оптину пустынь. Здесь во главе духовных подвижников стоял великий ученик блаженного старца Макария — старец отец Амвросий.
Преподобный Амвросий вполне заменил для преподобного Исаакия его духовного отца и руководителя, покойного старца Макария. Мир и согласие, царствовавшие в обители, свидетельствовали о благотворном влиянии, которое имело старчество среди ее сынов, насаждая в них добродетели любви и послушания.
Если кто-либо изъявлял свое неудовольствие тяжестью или неудобством порученного ему послушания и роптал на монастырские порядки, преподобный Исаакий обыкновенно отвечал: «Брат! Возьми мои ключи и начальствуй, а я пойду исполнять твое послушание» — и таким образом усовещивал и вразумлял непокорного.
Простота обращения преподобного Исаакия с братиями была поразительна. Вне начальственных отношений он считал всех как бы равными себе. Впрочем, особенной любви к кому-либо старался не выказывать, дабы не возбудить зависти в других, а отличаемого брата не привести в гордость. Оценивая столь мудрое и любвеобильное отношение к себе старца-настоятеля, братия, в свою очередь, питала к нему нелицемерную любовь и уважение как к строгому начальнику и любвеобильному отцу, называя его в домашних беседах не иначе как «дедушкой». Многие признавали силу действенности его слова, по которой иноки, входя к нему часто очень расстроенными, выходили вполне покойными, забыв все свои скорби. «Какие у нас скорби? — говорил при этом преподобный Исаакий. – У нас не скорби, а скорбишки. Вот в миру так скорби: жена, дети, обо всем забота, а у нас что? Полно Бога гневить, надо только благодарить Его – живем на всем готовом».
При приеме в монастырь желавшего поступить в число братства преподобный Исаакий руководствовался обычаем, установившимся еще при преподобном Моисее, по которому они принимались по благословению старца и с согласия настоятеля. Относясь с искренним расположением к каждому сыну обители как своему чаду духовному, преподобный Исаакий не делал резких сословных различий, хотя и снисходил по возможности к немощам брата и старался с каждым поступать сообразно его духовному устроению и даже мирским привычкам. Впрочем, при случае он не стеснялся делать всем замечания и выговоры, иногда в довольно резкой форме.
При постриге в монашество или посвящении в священный сан преподобный Исаакий опять руководствовался советами старца, без которого не приступал никогда ни к какому важному делу по обители.
Оптина пустынь, прославленная старчеством, привлекала в недра свои толпы богомольцев разных состояний. И если старец Амвросий с христианской любовью относился ко всем посетителям: утешал скорбящих, наставлял сомневавшихся в вере, разрешал житейские недоумения и вообще старался благотворить всякому нуждающемуся, то настоятель преподобный Исаакий, со своей стороны, заботился о том, чтобы доставлять старцу всевозможные удобства для его многотрудного и многополезного служения людям. С этой целью для лучшего помещения посетителей он выстроил новую гостиницу, переделал старые, снабдив их возможными удобствами.
Дабы успокоить монахинь из разных монастырей, находившихся под духовным руководством старца и во множестве посещавших обитель, преподобный Исаакий прибавил лишний корпус к бывшим прежде и благословлял им жить по нескольку дней безвозмездно. Для странников, убогих и неимущих преподобный построил особое здание странноприимной, где, по его распоряжению, кормили их каждую субботу человек по триста, раздавая при этом милостыню.
Когда по воскресным, великим праздникам и торжественным дням преподобный Исаакий совершал Божественную службу, сослужившие с ним замечали, что во время главных моментов богослужения он исполнялся чувством особенного благоговения, причем голос его от умиления прерывался.
В одежде преподобный Исаакий не отличался от прочей братии. Простой поношенный подрясник, в который он обыкновенно всегда одет был дома, мухояровая ряса и такая же мантия, в которой ходил для служения служб церковных, были обычным его одеянием. Сам чинил себе носки.
В пище преподобный Исаакий был очень воздержен, не допуская себе послабления. Он всегда ходил вместе с братиями в общую трапезу.
Посты он соблюдал очень строго. Сохраняя обычную свою молчаливость, преподобный Исаакий не нарушал ее даже и при многолюдных собраниях. Так, однажды в присутствии архиерея на обеде в Шамордине, когда он по своему обыкновению молчал, владыка предложил ему принять участие в беседе. Он же ответствовал, что принимает участие тем, что слушает других, ибо надо же кому-нибудь исполнять и эту обязанность.
Каждую субботу накануне служения он, по обычаю, отправлялся для исповеди в скит и здесь, сидя в приемной старца – преподобного Амвросия вместе с другими посетителями, смиренно дожидался очереди, которая иногда доходила до него нескоро. Не изменил он своему обыкновению и после кончины уважаемого старца, продолжая, несмотря на ослабление своих телесных сил, аккуратно посещать его преемника преподобного Иосифа, хотя он был из числа постриженников преподобного. Только незадолго до кончины, когда уже силы совсем стали оставлять его, он стал приглашать нового старца к себе. Каждое важное монастырское дело преподобный Исаакий решал не иначе как с советом старца, отсекая при этом собственную волю. Таким глубоким смирением преподобный Исаакий подавал пример братии.
Нестяжательность преподобного особенно выказалась после блаженной его кончины: от него ничего не осталось, тогда как он в свое время был человек богатый и имел свои порядочные средства.
Кроме общего благотворения нищим от обители, преподобный Исаакий и сам от себя раздавал щедрую милостыню, стараясь всячески утаить свое доброе дело.
Вполне отрекшись от мира и всех его прелестей, преподобный Исаакий относился к наградам и повышениям совершенно равнодушно, и даже иногда уклонялся от них.
Здоровье его начало понемногу надламываться. Он пожелал келейно принять пострижение в схиму, которое и совершил над ним братский духовник, скитоначальник преподобный Анатолий.
Искушаемый тяжкими скорбями, твердый подвижник благодушным терпением их приготовлялся в последние годы к переселению в вечность, и лишь за год до кончины, вполне успокоенный, в мире доживал дни своего земного странствования.
Последнее его наставление ко всем вообще братиям, из которых многие спрашивали его: «Как, батюшка, жить после вас?» – было следующее: «Живите по совести и просите помощи у Царицы Небесной, и все будет хорошо». Многие из прощавшихся с ним плакали. 20 августа с преподобным Исаакием случился удар, и с этих пор он уже не мог говорить. 22 августа 1894 года преподобный Исаакий мирно почил о Господе, в глубокой старости, 85 лет от роду.
Из книги «Преподобные старцы Оптиной пустыни»
(Печатается в сокращении)
http://vos.1september.ru/article.php?ID=200203201
ПРОПОВЕДЬ
Митрополит Трифон (Туркестанов)
НАСТОЯТЕЛЬ ОПТИНОЙ ПУСТЫНИ СВЯЩЕННОАРХИМАНДРИТ СХИМОНАХ ИСААКИЙ
И вот, отцы и братие, уже более недели прошло со дня кончины нашего отца и наставника! Как часто, к несчастью, этого времени совершенно достаточно, чтобы иногда совсем забыть покойника! Вместе с последним комком земли, брошенной на гроб, исчезает навсегда память о нем среди живых! Но не забудется истинный христианин, и воспоминание о нем с годами будет делаться все ярче и живее! «Память праведного с похвалами», – говорит Священное Писание. И действительно, как можем мы забыть человека, сделавшего нам добро, а помня, как не хвалить и не благодарить его? Это было бы черною неблагодарностью с нашей стороны! Не предвосхищать суд Божий желаем мы, восхваляя праведника, но имеем в виду ту пользу и назидание, какие могут получить живые из рассказа об истинно христианской жизни. Как путнику, бредущему по жаркой, песчаной пустыне, нужен по временам глоток воды для освежения его сил, так необходимо и нам, странникам и пришельцам на земле, для ободрения и освежения душевных сил воспоминание о мужах, подобострастных нам и шедших одним с нами путем, – и, однако, силою веры и неустанными подвигами дошедших благополучно до вожделенного града Царя Небесного. Да, невозможно нам молчать, ибо от избытка сердца – уста глаголют! Кто заградит наши уста, и какая сила может заставить нас стереть из памяти воспоминание хотя бы о последних днях этого старца, когда сей светильник уже догорал, когда масла жизни все менее и менее становилось в лампаде?.. Навеки не изгладится из нашей памяти трогательное зрелище, которое представлял маститый старец этот уже при самом закате дней своих, лежащий под развесистым деревом на одре своем, окруженный плачущими детьми обители своей, и слабым голосом дающий им последние наставления: «Любите Бога и ближних, любите Церковь Божию, в службе церковной, в молитве ищите утешения в печали, наипаче всего храните совесть свою, очищайте ее всегдашним покаянием, не ищите благ земных, а небесных; здесь, в этой святой обители, где вы положили начало иноческой жизни, и оканчивайте дни свои». И каким величавым спокойствием дышали его слова, ибо они исходили из сердца человека, глубоко убежденного в их правоте, всю жизнь свою посвятившего их исполнению. Да, он любил Бога, ибо всю жизнь нелицемерно служил Ему! Да, он любил службу Божию, ибо за день до кончины коснеющим уже языком благословлял Господа, призывая чтеца к начатию утреннего богослужения: не желая лежа выслушивать Божественные слова евангельские, а силясь встать, дабы стоя их слушать! Но, братья, праведник не только при жизни, но и после смерти не перестает нас учить и назидать! И вот, думается мне, чему учит нас почивший отец наш: «Блажены чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф.5:8). Поистине, что может быть блаженнее для человека Божественного созерцания? Бога Единого желать. Ему, Единому, последовать, к Нему, Единому, всем сердцем прилепиться! Но трудно достигнуть Боговидения, и сделать это можно, лишь очистив свое сердце от страстей и похотей, лишь сердце чистое, сокрушенное и смиренное не уничижит Бог.
И мы, братья иноки, знаем из нашего слабого, несовершенного опыта, как трудно телесному человеку оторваться от земли, мудрствовать не о земном, а о небесном. Бывают минуты и часы, особенно ночные часы, когда, как призраки убитых перед убийцей, восстанут перед тобой все соделанные грехи: или зовут и манят к себе, обещая утехи и усладу чувственные, или, наоборот, нашептывают зловещие речи, вселяя в душу ужас уныния и отчаяния. И усопший испытывал эти минуты и часы, и с обычной простотой и смирением рассказывал, как в первые годы поступления в обитель тесны становились ему стены скита и коварный обольститель рода человеческого нашептывал ему коварные, язвительные речи: «Беги чрез эти стены, скройся, пока никто не видит, удались в мир». Но он прогонял лукавого демона тем, что ему особенно тяжело и невыносимо: исповедованием помыслов старцу, бдением, постом и молитвою, – и лишь тверже и закаленнее делался для всех искушений! И вот, наконец, когда он окреп духовно, пришло время сделаться ему пастырем овец Христовых, наставником монахов. И каких монахов?! Одной из самых строгих по жизни и духу обители, давшей и дающей настоятелей для многих русских монастырей! И после какого настоятеля?! Поистине праведного и великого мужа о. схиархимандрита Моисея! И в какое время?! Во время смутное, когда дрогнули и пошатнулись многие обители иноческие, ибо дух времени, противный иночеству, с неумолимой силой ворвался в ограды монастырские и многих поколебал. Ослабели силы духовные в человеке, ослабела и жизнь иноческая. Желание мантии, стихаря, фелони, начальства, денег – многих из нас гонит вон из строгих обителей в такие, где жизнь широка и привольна для ветхого человека, и из светочей мира делает простыми черноризцами – соблазном для мирян. Много нужно духовной мудрости, много нужно твердости, чтобы управлять монастырем в теперешнее время! Многие настоятели похваляются великолепными зданиями и храмами, воздвигаемыми ими, но в сотни и тысячи раз труднее не умалить, а возвысить дух братии, сохранив в ней непоколебимое подвижничество. Хотя и со слезами, но покоряясь воле Божией, подъял труд сей в Бозе почивший о. Исаакий. Все упования свое возложил он на Господа, Которого всегда имел перед духовными очами своими. «Господь мне прибежище и сила, на Него аз уповаю», – вот что легло в основание его настоятельства. И теперь, более чем через тридцать лет, совершив свое земное течение и оглянувшись назад, ты поистине мог бы сказать, возлюбленный авва, что не расточил напрасно врученных тебе талантов, а приумножил. Всю жизнь ты шел путем Христовым и им же вел и порученное тебе стадо; не переставая «дея», учил ты великим началам, на которых зиждется духовная жизнь обители Оптинской: глубокому всецелому повиновению старцу и твердому, неустанному подвижничеству. И вот настоятель одной из славных обителей русских, всеми глубокоуважаемый, как дитя, покорно склоняется перед волей старца, с самого поступления своего сюда, в обитель, послушником и до последнего вздоха ничего не делает без его совета и благословения. Много ли нашлось бы не только настоятелей, но и простых монахов, которые с таким смирением склонялись бы перед духовной властью простого священноинока, не имеющего начальственного положения? Смиряясь перед старцем, покойный о. архимандрит и в личной своей жизни – в пище, и в одежде, и в убранстве кельи – наблюдал полную простоту древних подвижников.
В церкви к утрени и ко всем службам он всегда являлся первым и выходил последним, и это не только тогда, когда он был крепок и здоров, а и болен, и слаб, когда ноги его покрылись ранами, когда от слабости он стоять почти не мог – никакого послабления плоти! А дома, в келье, когда он давал себе покой? Всегда – и утром, и вечером – двери его были открыты для братства и убогих: всякого грядущего к нему не изгонял вон, а, напротив того, исполнял по силе возможности нужды всех. Тяжело было подчас для немощного, слабого духом инока его постоянное побуждение к молитве и подвигу, и, может быть, иногда слово ропота на излишнюю строгость, казалось, вырывалось у иного из братии, но теперь поистине многие благодарны ему за то, что эта строгость удержала их на пути подвижничества, не дала образоваться навыку к лености и самооправданиям. И вот почему он с такой неохотой отпускал брата куда-либо из обители, особенно в большие города. «Ты уже не вернешься оттуда таким, каким вышел от нас», – говорил он. И с какой радостью встречал он возвращающегося брата! И тогда можно было видеть всю любвеобильность его сердца, которая, так сказать, проступала сквозь его обычный, суровый подвижнический образ. И не только для иноков, но и для мирян было поучительно видеть этого старца-подвижника. И вас, братья и сестры миряне, можно спросить, как некогда Господь Иисус Христос – иудеев о Иоанне Крестителе: «Что смотреть ходили вы в пустыню? Человека ли, одетого в мягкия одежды? Но одевающиеся пышно и роскошно живущие находятся при дворах царских» (Лк.7:24–25). Нет, много вы видели и богатых, и знатных, и украшенных всякими дарованиями, – и не их вы приходили смотреть сюда. А такого человека, которого вряд ли можно найти в мире, среди колеблемого, как трость ветром, сомневающегося подобно морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой… нетвердого во всех путях своих (Иак. 1:6, 8), современного человечества, старца чистого сердцем, который никогда не солгал пред Богом и не дал безумия Богу, сурового подвижника в бедных ризах, со словом правды на устах. И многие говорили, что они уходили от его простой беседы освеженные и готовые на борьбу с миром и греховным себялюбием. И для многих его потеря будет невознаградима! Но вот жизненный подвиг его окончен, окончена тяжелая борьба со страстями и похотями, очищено сердце, пора испытаний прошла… И теперь, уповаем, взлетел он в светлые, Небесные обители, оставив нам в наследие те начала, какими достигается чистота сердца и зрение Бога, отсечение своей воли и умерщвление страстей подвигами. И пока они будут тверды среди иноков, будет тверда и Оптина пустынь. И в памяти их да утвердятся и укрепятся они в ней навеки. И это будет лучшей ему наградой, ибо верим и надеемся, что и с высоты Небесной он будет взирать на чад своей обители и радоваться и веселиться их духовному преуспеянию и исканию себе спасения. И пусть забвенна будет десница наша, пусть прилипнет язык к гортани, если мы забудем того, кто указал нам всегда обращать очи душевные от лживого мира к горнему Небесному Сиону, как некогда древний иудей обращал очи чувственные от ненавистного Вавилона к дорогой отчизне своей, вожделенному Иерусалиму.
А за то добро, какое ты оказал нам, за то, что не словами, а «дея» учил ты презирать плоть – «преходит бо, прилежати же о души вещи безсмертей», за то, что в «пениях, бдениях и пощениях образ был твоим учеником», – чем воздадим тебе, возлюбленный авва? Ведь и во время земной жизни ты ни в чем не нуждался, ничего не искал от людей. Только тем разве, чтобы памятью о тебе утверждаться в борьбе с грехом и в подвиге благочестия, да усугубив молитву о душе твоей. Господь да ублажит тебя и упокоит, и нас святыми твоими молитвами да помилует, яко благ и человеколюбец. Аминь.
Произнесено 29 августа 1894 г. в соборном храме Введенской Оптиной пустыни, в девятый день по кончине о. архимандрита Исаакия.
https://azbyka.ru/otechnik/Trifon_Turkestanov/propovedi-i-molitvy/2_30
МОЛИТВЫ
Тропарь преподобному Исаакию Оптинскому
глас 1
По́стническими укра́шен добро́тами,/ ко́рмчий изря́ден мона́шествующим был еси́,/ чистото́ю и простото́ю Ду́ха благода́ть стяжа́в,/ О́птинскаго ста́рчества яви́лся еси́ украше́ние./ Сего́ ра́ди зове́м тебе́, Исаа́кие:/ сла́ва просвети́вшему тя Христу́,/ сла́ва укре́пльшему тя,// сла́ва подаю́щему тобо́ю нам исцеле́ния.
Перевод: Воздержания украшен совершенствами, кормчим превосходным для монашествующих был, чистотой и искренностью дар Духа получив, Оптинского старчества стал украшением. Поэтому взываем к тебе, Исаакий: слава просветившему тебя Христу, слава укрепившему тебя, слава подающему через тебя нам исцеления.
Кондак преподобному Исаакию Оптинскому
глас 3
А́нгельскому чи́ну подража́я,/ плоть твою́ ду́хови покори́л еси́,/ смире́нным же се́рдцем любо́вь Христо́ву стяжа́в,/ изря́дный наста́вник па́стве твое́й яви́лся еси́,/ Исаа́кие о́тче богому́дре,/ Христа́ Бо́га моли́/ благоче́стие Оте́честву на́шему дарова́ти// и спасе́ние душа́м на́шим.
Перевод: Ангельскому чину подражая, плоть твою духу покорил, смиренным же сердцем любовь Христову получив, превосходным наставником пастве твоей стал, Исаакий отец богомудрый, Христа Бога моли благочестие Отечеству нашему даровать и спасение душам нашим.
(486)