«Из одного храма устроите два»
Главным отличием Московского университета от европейских считается отсутствие в нем богословского факультета. Эту тему «заездили» в советское время, да и сегодня многие утверждают, что Ломоносов остался «верным науке», что университету придавался исключительно «светский» характер ради «победы научного разума над мракобесием», ради отделения науки «от веры в потусторонний мир и чудеса», и что в прогрессивном Московском университете студентов «оберегали от религиозной мифологии». Однако дело обстояло совсем иначе. Поскольку в Москве уже существовал великий очаг богословского образования – Славяно-греко-латинская академия, и уже сложилась сильная русская богословская школа, то в отдельном богословском факультете просто не было смысла. Это положение оговаривалось в проекте Московского университета 1755 года: «Хотя во всяком Университете кроме философских наук и юриспруденции должно такожде предлагаемы быть богословские знания, однако попечение о богословии справедливо оставляется Святейшему Синоду». Чуть раньше о том же писал Ломоносов: «В университете неотменно должно быть трем факультетам: юридическому, медицинскому и философскому. Богословский оставляю синодальным училищам». Это не значит, что богословия в Московском университете не было. Напротив, оно составило целую педагогическую школу, и именно ему во многом обязана своим появлением та плеяда русских философов, которая вышла из стен Московского университета.
Указ об основании Московского университета императрица Елизавета Петровна подписала в Татьянин день 12 (25) января 1755 года, желая сделать любезность графу Ивану Шувалову, в день именин его матери. Открытие же университета состоялось позднее, 26 апреля 1755 года, приуроченное к годовщине коронации Елизаветы, когда архитектор Д.Ухтомский спешно перестроил для него здание Аптекарского приказа, что стояло на Красной площади на месте Исторического музея. Оттого у университета поначалу не было собственной домовой церкви, и ее роль исполнял соседний Казанский собор. Именно под его сводами совершился первый в истории Московского университета молебен о здравии государыни и об «учащих и учащихся».
На ранней стадии формирования университета в нем еще не было преподавания собственно богословия как самостоятельного курса, хотя духовные дисциплины входили в понятие высшего образования. Один из параграфов студенческого устава конца XVIII века гласил: «Паче же всего Университетский питомец из природных Россиян должен твердо знать Катехизис Греко-Российской Церкви, а иноверный сведущ быть в истинах религии по его исповеданию». Студенты были обязаны посещать свой храм, читать молитвы и Священное Писание и изучать катехизис, который стал первой духовной дисциплиной в Московском университете. Это были только начатки, однако само образование тех первых лет университета трудно назвать «светским». Скорее, оно было направлено на формирование у студента религиозного научного мировоззрения, когда религия определяет научный подход. Эту богословскую задачу приняла на себя философия. «Бог — вот главная и первая истина, составляющая душу всех истин», — говорил на своих лекциях профессор Иоганн Маттиас Шаден. Науку называли «глазами Божественного провидения» и «зерцалом Божественного промысла».
Поиски собственной домовой церкви со своим настоятелем, который был бы задействован в преподавании, начались вскоре после открытия университета. Поначалу выбор пал на соседнюю церковь Параскевы Пятницы, что стояла в Охотном ряду на месте нынешнего здания Госдумы. В 1757 году директор университета И. И. Мелисино обратился в Московскую контору Святейшего Синода с просьбой передать этот храм университету под временную домовую церковь, «как для слушания всем ученикам, так и для истолкования Катехизиса». Однако в просьбе было отказано. Церковь стояла на дворе княгини Анны Грузинской — еще деду ее супруга Петр I пожаловал эту церковь вместе с владением, конфискованным у Василия Голицына. Она отказалась передать фамильное наследство в ведение университета, и поиски продолжились.
Следующей кандидатурой в университетский храм стала древняя церковь св. Дионисия Ареопагита на Большой Никитской, построенная еще Алевизом Фрязиным. «Для исполнения христианской должности учащимся нужно Университету иметь свою приходскую церковь, чтобы настоятель имел все законы и способности к наставлению в законе обучающегося юношества…» — писал директор Московского университета П. И. Фонвизин (родной брат писателя) архиепископу Платону в 1784 году. Дело обернулось иначе. В сентябре 1785 года Екатерина II преподнесла университету поистине царский подарок: купила для него большое владение на Моховой и пожаловала большую сумму денег на обстройку. Архитектор Матвей Казаков довольно быстро возвел Главное здание, которое сейчас занимает Институт Стран Азии и Африки. В 1791 году в его правом (от входа) флигеле и была устроена первая домовая церковь во имя святой Татьяны «в незабвенное воспоминание достойночтимого дня, в который учрежден проект об университете». Архитектором и художником Татьянинской церкви был Антон Клауди (он же расписывал изумительный храм св. Мартина Исповедника близ Таганки). Убранство ее было великолепным. На аналое из красного дерева лежал образ Спасителя, написанный самим Тицианом! У левого клироса находилась икона св. Иоанна Милостивого — небесного покровителя графа Ивана Шувалова. А потом Екатерина II прислала к Пасхе полную ризницу и богатые уборы. Этим даром «Государыня как бы христосовалась с Университетом», — писал старинный университетский историк. Студенты и гимназисты пели в Татьянинском храме по воскресеньям и праздникам, а регентами приглашались лучшие московские артисты.
5 апреля 1791 года митрополит Платон освятил университетскую церковь и в своей проповеди молвил: «Сей храм будет вас освящать невидимым Божиим присутствием, а вы его освящайте своим благоговением. Таким образом из одного храма устроите два, или паче два соедините в едино в жилище Господне… Училище наук и училище Христово стали быть соединены: мудрость мирская, внесенная во святилище Господне, становится освященною: одно другому спомоществует, но притом одно другим утверждается». Эти слова стали своего рода девизом богословского преподавания в Московском университете, которое началось через несколько лет после освящения домовой церкви. И сама она заняла важнейшее место в жизни университета. Каждое торжество или мероприятие, вроде открытия новых зданий или научных съездов, начиналось в домовом храме, где служили молебен. Образовательный уровень университетских пастырей традиционно был очень высок. Первым стал иеромонах Виктор, выпускник Киевской Духовной академии, инок Киево-Печерской лавры. Его отправили в Москву на лечение больных глаз, но директор университета просил митрополита Платона назначить его настоятелем в домовый храм. Известнейшим настоятелем был и протоиерей Федор Малиновский, прежде служивший в Троицком храме на Садово-Самотечной. Именно он напутствовал перед смертью и проводил в последний путь на погост Донского монастыря Льва Александровича Пушкина, деда поэта. Он же был личным духовником графа Н.П.Шереметева, а его сын Александр Малиновский, автор знаменитого «Обозрения Москвы», был свидетелем со стороны жениха на венчании графа с Прасковьей Жемчуговой.
Надо отметить, что до начала XIX века обязанности законоучителя Московского университета временно исполнял священник другого храма. Это был протоиерей Петр Алексеев, священник Архангельского собора Московского Кремля, а затем митрополит Платон назначил на его место священника Захария Яковлева, который служил в соседней церкви святого Георгия на Красной Горке и преподавал катехизис в университетской гимназии. После Отечественной войны Георгиевская церковь стала домовой для университета, поскольку в огне 1812 года сгорело его здание. Однако именно настоятель погибшего университетского храма, иеромонах Иона отслужил в стенах Страстного монастыря первый в Москве благодарственный молебен Христу Спасителю после того, как армия Наполеона покинула город. Университет же вновь остался без домового храма. Тогда для него был отдан придел св. Архангела Михаила на втором этаже Георгиевской церкви, переосвященный во имя св. Татьяны. Именно здесь студенты Императорского Московского университета присягали Великому князю Константину Павловичу, а потом Николаю I 14 декабря 1825 года.
Эпоха Александра I, кстати, посетившего Татьянинский храм до пожара, в целом сложилась для университета благоприятно. С самого своего вступления на престол император обещал Московскому университету свою поддержку, по поводу чего в университетском храме состоялся молебен о здравии государя. И уже в 1804 году был принят первый университетский устав, согласно которому на отделении Нравственных и Политических наук впервые вводился курс богословия догматического и нравственного, церковного права и толкования Священного Писания и Церковной истории с соответствующей профессурой. (Нравственное богословие представляло собой изучение взаимосвязи догматики и нравственности). Это доказывает тот факт, что преподавание богословия в Московском университете начиналось самостоятельно, по насущным потребностям высшего образования, а не в силу «контрреволюционных» правительственных мер.
После Отечественной войны и заключения Священного Союза в 1815 году времена настали другие. События во Франции, война и победа изменили отношение к религии и просвещению. В углубленном преподавании христианского вероучения отныне видели высокий смысл воспитания человека, гражданина и патриота, а также и защиту от политических и исторических потрясений. Лучше всех об этом выразился Жозеф де Местр, сардинский посол, долгое время проживший в России. «Повсюду, где просвещение перестало быть религиозным, больше нет национального просвещения. … Система просвещения, способная создать некий публичный дух, будет религиозной или не сможет установиться». В октябре 1817 года вышел Манифест о создании Министерства Духовных Дел и Народного Просвещения, где соединились бы дела всех вероисповеданий и дела Святейшего Синода, «дабы христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения». Уже в 1819 году в Московском университете, как и во всех других, открылась общеуниверситетская кафедра Христианского учения и Богопознания для преподавания курса богословия, церковной истории и церковного законоведения. Посещение ее лекций и сдача испытаний было обязательным для всех студентов независимо от факультетов.
Поначалу преподавание возложили не на настоятеля университетской церкви Захария Яковлева, который был обыкновенным приходским священником. Первым преподавателем богословия в университете стал Григорий Александрович Левицкий, священник Покровской церкви, что в Левшине, в районе Пречистенки, бакалавр Московской Духовной Академии. За время своей педагогической деятельности он написал сочинение «О свойствах духовного просвещения и нравственных качествах ищущих оного». Однако ему было трудно совмещать обязанности профессора богословия со служением в своем храме, да еще и ходить с Пречистенки в университет. И в феврале 1824 года университетским профессором богословия был назначен архимандрит Московского Богоявленского монастыря Иннокентий. А уже в декабре того же года профессором богословия и церковной истории был определен Петр Матвеевич Терновский — законоучитель в университетском Благородном пансионе и бакалавр Московской Духовной Академии. После смерти отца Захария в 1832 году Петр Терновский был назначен настоятелем Татьянинской церкви. Так создалось положение, которое сохранилось до самой революции: настоятель домового университетского храма одновременно занимал должность профессора богословия.
Однако домовой церкви по сути все еще не было. Придел св. Татьяны располагался на втором этаже Георгиевского храма, куда вела крутая лестница: не все пожилые люди могли ее преодолеть, а совершать отпевание было почти невозможно. К тому же второй этаж не отапливался, и там нельзя было служить в холодное время года. Московскому университету пришлось заново строить свой собственный домовый храм, хотя их судьбы с Георгиевской церковью еще раз пересекутся в истории.
«Свет Христов просвещает всех»
В середине XV века великая княгиня Софья Витовтовна, супруга Василия I, купила огромный участок напротив Кремля на Старых Ваганьках и построила Загородный дворец, будущий Государев двор. Именно там во время великого пожара летом 1547 года укрывался молодой царь Иоанн Васильевич Грозный от бунтующих москвичей, и оттуда бежал на Воробьевы горы. Вероятно, он не забыл об этом, ибо объявив опричнину, выстроил себе рядом на Моховой Опричный дворец, который возводили немецкие и русские мастера, в их числе и отец знаменитого русского архитектора Федора Коня. Двор, говорят, был засыпан белым песком, чтобы на его фоне подчеркивать черные одежды опричников и чтобы впитывать реками текшую кровь. Как считают ученые, главное здание Опричного дворца частично сохранилось и находится в глубине между Аудиторным корпусом и Научной библиотекой МГУ.
В первой половине XVII века этот участок переходил из рук в руки именитых владельцев – князя Черкасского, адмирала Апраксина, князя Долгорукова. После ссылки последнего усадьбу конфисковали и в 1737 году передали Медицинской коллегии, разместившей здесь Главную аптеку, во дворе усадьбы устроили аптекарские огороды, а ее правый (от входа) флигель заняла квартира аптекаря. Далее, в 1783 году отставной капитан-поручик Петр Егорович Пашков, сын денщика Петра Великого, разбогатевший на винных откупах, купил себе землю на Старых Ваганьках, где стоял когда-то загородный дворец Софьи Витовтовны, и пригласил архитектора В.И.Баженова построить роскошный дворец. Дворец вышел на славу – это знаменитый дом Пашкова, но хозяин недолго пожил в нем и перед смертью передал его во владение своему кузену Александру Ильичу Пашкову вместе с огромным долгом казне. Тому ничего не стоил его уплатить, ибо он был женат на Дарье Мясниковой, дочери уральского промышленника. Супруга его тотчас пожелала выстроить рядом на Моховой новую усадьбу для балов и театральных представлений. Ее, по легенде, возводил тот же Баженов в 1793 году, причем использовал старое здание Медицинской коллегии. И все же денег у них на два огромных дома не хватило, и в бывшем аптекарском флигеле Пашков сначала устроил конный манеж, а в 1806 году передал его в аренду Московскому императорскому театру. История театра в пашковском флигеле вызвала наибольшее количество спекуляций в недавнее время, поэтому коснемся ее.
В 1756 году императрица Елизавета подписала указ о создании театра в Петербурге. В том же году в Московском университете как в самом передовом заведении возник студенческий театр «на пользу и удовольствие юных питомцев», когда тот еще располагался на Красной площади. Среди актеров этого театра были Я. П. Булгаков, впоследствии известный литератор, и студент Д.И. Фонвизин. Куратор Иван Шувалов даже собирался построить для театра собственное здание, но в итоге заключили союз с антрепризой Дж. Локателли у Красных ворот.
Тем временем князь П. В. Урусов получил привилегию «быть содержателем всех театральных в Москве представлений» и в компании с англичанином М. Медоксом устроил московский публичный театр. Ядро новой труппы составили актеры студенческого театра Московского университета, а также Елизавета и Сила Сандуновы, будущие владельцы прославленных московских бань. Спектакли поначалу проходили в доме Р.И.Воронцова на Знаменке, а когда антреприза полностью перешла к Медоксу, он купил землю на Петровке, и вскоре на площади уже красовалось здание Петровского театра – это был предшественник Большого театра. В мае 1805 года здание сгорело. Медокс разорился, и его театр перешел в ведение казны. Так в Москве возник первый Императорский театр. Для него и был арендован у Пашкова флигель на Моховой, где спектакли шли с перерывами до 1824 года. На этой сцене дебютировали Мочалов и Щепкин. Конечно, Императорскому Московскому театру было тесно в пашковском флигеле, и в 1824 году архитектор О. И. Бове построил на Петровской площади два роскошных здания для Малого театра, где ставились драматические спектакли и для Большого театра, где проходили оперные и балетные представления. Два великих русских театра действительно вышли из стен скромного пашковского флигеля, но тогда он не имел никакого отношения к Московскому университету.
Лишь в 1832 году Николай I купил для университета усадьбу Пашковых на Моховой. С этой даты начинается история той Татьянинской церкви, которая действует и ныне. Архитектор Е.Д. Тюрин перестроил пашковскую усадьбу в Аудиторный корпус (ныне его занимает факультет журналистики), а «театральный» флигель – в домовую церковь, которую 12 (25) сентября 1837 года освятил Филарет, Митрополит Московский, в присутствии министра просвещения графа С. С. Уварова. Тогда же святитель возвел ее первого настоятеля, профессора богословия Петра Терновского в сан протоиерея, а затем произнес проповедь, в которой были и такие слова: «Святилище таин приглашено в жилище знаний… Видно, что религия и наука хотят жить вместе и совокупно действовать к облагорожению человечества». Напомнив, что истинное просвещение возможно только во Христе, святитель Филарет призвал всех: «Приступите к Нему — благоговеющим умом, верующим сердцем, молящимся духом, послушной волей, приблизьтесь, приступите к Нему и просветитеся, и лица ваша не постыдятся». Оттого строфы «Приступите к Нему и просветитеся» были помещены над Царскими вратами и на фронтоне храма. В 1913 году надпись заменили новой: «Свет Христов просвещает всех».
Интерьер новой Университетской церкви тоже отличался великолепием. Трехъярусный иконостас завершался Распятием, а по краям находились скульптуры двух коленопреклоненных ангелов работы мастера И. П. Витали: справа — Ангел Радости, слева — Ангел Скорби. В 1855 году к столетнему юбилею университета итальянский художник Ланжелотти расписал стены и потолок, а преподаватели и студенты собрали деньги на приобретение двух икон кисти Рубио — святителя Николая Чудотворца и святой Елисаветы Праведной, выполненных в византийском стиле. Тогда же у церкви появилась святыня: в 1855 году историк М. П. Погодин подарил домовому храму частицу мощей св. Кирилла, которую ему преподнесли в Пражском соборе, где хранится десница святого просветителя славян. В 1862 году в Московском университете впервые торжественно чествовали память свв. Кирилла и Мефодия, учителей Словенских, и богослужения проходили в Татьянинской церкви. Университетское духовенство очень чтило и память Ломоносова. В ноябре 1911 года на торжествах 200- летия со дня его рождения настоятель Николай Боголюбский произнес проповедь, которая прекрасно показывает действительное отношение Православной Церкви к личности М. В. Ломоносова: «Россия вся знает его как великого своего гражданина, отдавшего весь свой гений и все свои силы подвигам на ее преуспеяние и на приобщение ко всемирной культуре… И сама Церковь присоединяется к общему торжеству своим молитвенным воспоминанием о приснопамятном юбиляре, как об одном из славных питомцев своей школы, двигателе духовного просвещения и незабвенном певце величия Божия».
Каждый год 12 (25) января в церкви торжественно служили молебен с акафистом святой мученице Татиане — небесной покровительнице Московского университета. После обедни все шли в актовый зал, где проходила официальная церемония, и потом уже начиналась студенческая вольница. Прихожанами Университетского храма были многие поколения русской интеллигенции, и с ним оказались связаны великие имена России. В конце февраля 1852 года в Татианинской церкви отпевали Н. В. Гоголя, хотя он был прихожанином храма Симеона Столпника на Поварской, но состоял почетным членом Московского университета. Здесь же отпевали любимого студентами Т.Н. Грановского, великого историка-государственника С. М. Соловьева, историка В.О. Ключевского, питомца Московского университета поэта А. А. Фета, физика А.Г.Столетова, С.Н.Трубецкого, первого избранного ректора Московского университета, скончавшегося от инсульта в Петербурге на приеме у министра в грозном 1905 году.
С разрешения университетского начальства в домовом храме венчали «учащихся». 10 ноября 1891 года здесь «с большой пышностью» венчались студент историко-филологического факультета Михаил Абрамович Морозов и Маргарита Кирилловна Мамонтова. На торжестве присутствовала вся Москва, поскольку имя миллионера Морозова, будущего мецената Консерватории и музея Изящных искусств, обязывало высший московский свет. Его жену прозвали «великолепной Маргаритой Кирилловной», именно ее Врубель изобразил в картине «Царевна Лебедь». Женщина выдающегося ума, она основала Религиозно-философское общество, в которое вошли Н.А.Бердяев и П.Флоренский, а потом знаменитое издательство «Путь».
Есть косвенные свидетельства, что в университетской церкви в 1892 году крестили новорожденную Марину Цветаеву, а потом и ее сестру Анастасию. Таинство Крещения совершил протоиерей Николай Елеонский, близкий друг профессора Ивана Цветаева. Здесь точно прошли первая исповедь и причастие сестер Цветаевых, потом великая поэтесса вспоминала о своей «первой православной исповеди» в университетском храме. Всей семьей Цветаевы говели здесь перед Пасхой. Анастасия Ивановна писала, что высокий сводчатый потолок в церкви придавал службе домашний уют и создавал в храме особую атмосферу.
Богословская аудитория
Вернемся к эпохе Николая I. Пока строилось здание церкви, в университете произошли решительные перемены: в 1835 году был принят новый устав, который произвел качественный скачок в преподавании богословия. Отныне «для Догматического и Нравоучительного Богословия, Церковной Истории и Церковного Законоведения определяется особая, не принадлежащая ни к какому Факультету кафедра для всех вообще Студентов Греко-российского исповедания». Таким образом, вводилась новая самостоятельная и общая для всех студентов кафедра Богословия.
Эти новшества во многом были связаны с восстанием декабристов и с распространявшимися атеистическими веяниями, которыми так увлекалась молодежь. Администрация университета должная была следить, чтобы «дух вольнодумства ни открыто, ни скрыто не мог ослаблять учение православной церкви в преподавании наук философских, исторических или литературных». По той же причине смертельного страха императора Николая перед революциями было запрещено преподавание философии в университете после того, как революционная волна окатила Европу в 1848 году. Через два года кафедру философии ликвидировали, а лекции по логике и психологии возложили на профессора-настоятеля, благо эту должность, повторимся, всегда исполняли высокообразованные священники. В отчете за 1852 год говорилось: «с поручением чтения логики и психологии профессорам богословия, сроднило эти науки с истинами откровения».
Тенденция была очевидной: преподавание богословия и церковной истории расширялось, но не только в силу «реакционных мер», а потому что стараниями святителя Филарета и университетского руководства богословие занимало свои действительные позиции в сфере высшего образования. Более того, университетские священники, во-первых, сами добивались, чтобы с них сняли преподавание дисциплин философской кафедры. И не только за счет огромной нагрузки (протоиерей Петр Терновский читал 6 курсов), но и потому, что такое объединение они считали вредным «для широты и основательности высшего образования». (В 1859 году кафедра философии была восстановлена без малейшего ущерба богословию). А во-вторых, они же настаивали, чтобы преподавание богословия в Московском университете не имело «охранительной» роли, то есть не преследовало бы цели политической «благонамеренности», а было бы посвящено своему прямому назначению. Ведь студенческая аудитория противилась, как показала дальнейшая история, не столько богословию, сколько политическим мотивам его преподавания.
Итак, первым профессором богословия на новой кафедре стал протоиерей Петр Матвеевич Терновский, который преподавал более 30 лет! Его суровая личность вызывала у студентов противоречивые оценки: он был очень требовательным преподавателем и строгим духовником. О нем ходили легенды. А. А. Фет, сдававший ему вступительные экзамены, писал позднее: «Получить у протоиерея Терновского хороший балл было отличной рекомендацией». На экзамены к отцу Петру несколько раз приходил сам святитель Филарет и вместе с ним опрашивал студентов. Русский философ и историк, либерал Б. Н. Чичерин вспоминал, как однажды отвечал на трудный вопрос столь хорошо, что митрополит Филарет похвалил его, а протоиерей Петр поставил «пять с крестом — дело в Университете неслыханное». В ноябре 1837 года Николай I сам приехал в Татьянинскую церковь и выразил свое благоволение священнику Петру Терновскому за его «усердие и полезные труды». Что же вызвало монаршую благодарность?
Протоиерей Петр Терновский был доктором богословских наук, занимался переводами Священного Писания и творений святых отцов с древних языков. Его книга «Богословие догматическое», которая выдержала три издания, была не только основой университетского курса богословия, но и лучшим пособием для преподавания догматического богословия в академических светских учебных заведениях. Что касается самого преподавания богословия, то оно было очень строгим, систематическим (или «догматическим») в методике. Все первокурсники слушали общий курс догматического и нравственного богословия. Затем предмет разветвлялся: студенты историко-филологического факультета проходили курс общей церковной истории и истории Русской Церкви, студенты юридического – курс церковного права.
Протоиерей Петр Терновский был настоятелем Татианинской церкви до 1858 года. Суровый и пожилой священник уже не отвечал вольнолюбивой эпохе Александра II. Его с почетом перевели на более спокойное место – в храм Петра и Павла в Новой Басманной, где он прослужил еще 16 лет и скончался глубоким стариком. А настоятелем университетского храма и профессором богословия назначили молодого священника Николая Александровича Сергиевского, служившего в той же Петропавловской церкви. Он, кстати, провожал в последний путь на погост Донского монастыря «басманного философа» П.А. Чаадаева, скончавшегося в его приходе. И именно он произвел настоящую революцию в университетском преподавании богословия.
О. Николай Сергиевский тоже имел ученую степень — магистр Санкт-Петербургской Духовной Академии, бакалавр математики и физики в Московской Духовной Академии, и тоже был автором студенческих учебников по религиозным дисциплинам. В отличие от своего предшественника он оставил о себе благодарные воспоминания университетских питомцев и современников. Молодой, энергичный, образованный, горячо верующий, он покорял аудиторию не строгостью, а искренностью, умом, широтой взглядов и творческим осмыслением христианства. Многим запомнилась его блестящая проповедь о значении веры в человечестве, произнесенная в домовом храме на престольный праздник 1861 го.
Устав 1863 года утвердил существование особой, то есть самостоятельной кафедры богословия «для студентов православного вероисповедания всех факультетов». Кроме того, на историко-филологическом факультете предполагалась кафедра церковной истории, а на юридическом факультете — кафедра церковного законоведения. Богословие входило и в число обязательных дисциплин на выпускных экзаменах кандидатов и действительных студентов (то есть окончивших полный курс) православного вероисповедания и для соискателей ученой степени. Однако для преподавания богословия сложились не самые благоприятные времена. Молодежь серьезно увлекалась модным «нигилизмом», революционными и материалистическими учениями, демонстративно отворачиваясь от «казенного» православия и злостно прогуливая данные лекции. Надо было не только завладеть аудиторией, но и суметь донести суть предмета. Систематический метод оглашения православной догматики с университетской кафедры более не годился.
И тогда новый настоятель изменил общеуниверситетскую традицию: он разработал метод апологетического преподавания христианства, — как апологию христианских истин, не чуждаясь ни диспутов со студентами, ни «каверзных» вопросов, ни осмысления связи христианства и современности, и не укрываясь от «запрещенных» тем. Например, он подробно излагал студентам атеистическое учение Людвига Фейербаха и искусно опровергал его постулаты, так что им было интересно. Священное Писание преподавалось как научная экзегеза, то есть толкование, это помогало разбираться в соотношении веры и знания, материи и духа, Божественного Откровения и разума – любимые темы протоиерея Николая. Студентам разъясняли религию в ее истинном значении – онтологическом, философском, научном. Лучше всех суть происходившего выразил историк В.О.Ключевский, который сам сдавал о. Николаю вступительный экзамен по Закону Божию а потом слушал его курсы: «Он всегда умеет оживить лекции современным интересом, какой имеют для нас те или иные богословские истины. Лекции его знакомят нас не только с современной богословской, но и с философской наукой, потому что он всегда ставит ту или другую истину богословскую глаз на глаз с философскими мнениями, не боясь, что окажется несостоятельным перед этими мнениями философских голов. Оттого-то так и живы лекции Сергиевского, что в них чувствуется нынешняя мысль, нынешний интерес». Не говоря о том, сколь полезно это было для будущих ученых, это было не менее полезно и для формирования юных умов, для воспитания граждан.
Более того. Протоиерей Николай Сергиевский положил начало традиции читать публичные лекции по богословию при Московском университете, как когда-то Тимофей Грановский читал свои публичные лекции по истории Европы. Всеобщий интерес вызывали такие курсы, как «Об основных истинах христианства» и «О библейской истории и творении мира». Это была не только популяризация христианского вероучения, это была искренняя проповедь союза религии и науки, помогавшая как разбираться в истинных основах христианства и церковной догматики, так и применять эти познания в научных исследованиях. С университетской кафедры неслось живое, необходимое слово о православии, сопутствовавшем каждому русскому человеку с колыбели и до гроба, но знакомое, понятное отнюдь не каждому. И это слово получало свой истинный смысл христианского призвания человеческой души, особенно молодой. Аудитория, получившая название Богословской, была забита битком, а лектора встречали овациями.
И еще протоиерей Николай Сергиевский прославился как очень сердобольный, добрый экзаменатор. Он никогда не ставил оценки ниже четверки и задавал наводящие или элементарные вопросы, что называется, «вытаскивая». Однако ему с трудом сдал экзамен старший сын Льва Толстого, который никак не мог ответить на простейший вопрос: каково происхождение души? (Ответ – Божественное).
Отец Николай нес огромную нагрузку, а в 1864 году еще стал протопресвитером Успенского собора Московского Кремля и членом московской синодальной конторы. За заслуги он был удостоен митры и ордена святой Анны. Умер он в июне 1892 года в возрасте 65 лет. Его преемником стал третий священник в университетской «богословской плеяде» протоиерей Николай Александрович Елеонский, который продолжая традицию, тоже принес свои новшества. Он был специалистом по библейскому богословию и создал в университете Педагогический музей, со «своим» разделом библейской географии, отстаивая ту пользу, которую может принести будущему ученому подобный музей. Он сам был настоящим ученым, отдавая большинство времени научным изысканиям и являя живой пример союза религии и науки: изучал вопросы библейской хронологии, канона, сопоставляя данные Библии и археологические находки в странах Древнего Востока. Поместил в Православной богословской энциклопедии около полусотни своих статей. И даже за три дня до кончины принимал у студентов пересдачу.
В 1910 году последним дореволюционным настоятелем Татьянинского храма и последним профессором богословия стал протоиерей Николай Иванович Боголюбский, снискавший славу одного из лучших проповедников Москвы. Он продолжал проводить публичные чтения и издал курс собственных лекций «Богословие в апологетических чтениях», в котором критиковал господствовавшие материализм и рационализм. С ним университетская церковь встретила революцию.
«Учащим и учащимся»
Во время ноябрьских боев 1917 года погибли многие студенты Московского университета – их отпевали в Татьянинском храме. Университетская церковь сама очень пострадала, ибо находилась в пекле боев между Кремлем и Никитскими воротами и попала под обстрел. Ее алтарь пробили множество пуль, но каким-то чудом не тронули престол. Профессор Ю. В. Готье записал тогда в дневнике: «Хорошо бы, чтоб это было оставлено в том же виде на стыд всем потомкам». В январе 1918 года в домовой церкви служили «грустную Татьяну» — в последний раз, как предчувствовали.
Она была закрыта одной из первых в Москве, вскоре после выхода в августе 1918 года постановления Наркомпроса о ликвидации домовых церквей при учебных заведениях. Прихожане сразу же подали ректору прошение об обращении университетского храма из домового в приходской, и просьбу поддержал патриарх Тихон. Все было напрасно. «На здании храма науки красуется совершенно противоречащая пролетарской культуре надпись о просвещении светом Христовым, подкрепленная кроме того еще огромной иконой на самом фасаде здания», — содержалось в докладе. Сегодня метко подмечено, что у всех, кто приложил руку к расправе университетской церковью, были свои причины не любить сам Московский университет.
В июле 1919 года храм был закрыт, образ святой Татьяны с фасада убрали, надпись стерли и заменили новой: «Наука – Трудящимся». Иконы передали в ту самую Георгиевскую церковь, которая когда- то была университетским храмом. В ней же и отпраздновали первый Татьянин день после закрытия университетского храма, но в 1932 году снесли и Георгиевскую церковь – на ее месте вырос первый экземпляр «сталинского ампира» (Моховая, 6). В помещении университетской церкви устроили читальный зал, затем открыли клуб, где ораторствовали Луначарский и Маяковский, а в мае 1958 года открыли студенческий театр, который находился там до января 1995 года.
Между тем еще в декабре 1993 года Ученый совет МГУ принял решение о воссоздании домовой церкви Московского университета. Как доброе знамение восприняли тот факт, что первым настоятелем стал о. Максим Козлов, в то время священник возрожденного Казанского собора на Красной площади и что первые молебны об открытии университетской церкви возносились вновь под его сводами. Через год храм был передан Церкви, и первое служение состоялось уже в Татьянин день 1995 года. Продолжилась и другая традиция – настоятелем стал выпускник филологического факультета МГУ, доцент Московской Духовной академии и Семинарии, кандидат богословия.
Открытие храма было подлинной радостью многих «учащих и учащихся». Очень ощущалось отсутствие такого духовного, православного центра в университете, как не хватало и специального, хотя бы факультативного богословского предмета, особенно тем, кто застал пламенные лекции профессора А.Ч. Козаржевского. Студенты, изучавшие древнегреческий язык, даже в советские времена на его семинарах тайком читали Евангелие в оригинале. В «лихие 90-е» из его лекций по истории Москвы узнавали об устройстве православного иконостаса, о типах икон, о церковной музыке, об истории и символики храмов, когда еще не было ни хороших книг, ни Интернета. Как хотелось знаний, понимания, как чувствовался пробел в религиозном образовании, и многое восполнила открывшаяся университетская церковь, в которую никого не гнали насильно. Как защищены были ее юные прихожане от тоталитарных сект, чьи адепты вольно разгуливали по Воробьевым горам с предложениями «вступить в семью Бога». А сколько приходило в храм студентов других вузов, у которых еще не было собственных домовых церквей!
Протоиерей Максим Козлов, который трудится и над изучением исторической традиции преподавания богословия в МГУ (в статье частично приведены данные его исследований), также считает целесообразным не создание богословского факультета в государственном университете, а преподавание церковных дисциплин и развитие соответствующих специализаций. Например, создание кафедры церковной истории на историческом факультете и кафедры церковного права — на юридическом. Летом прошлого года на истфаке действительно была создана кафедра истории Церкви, готовящая специалистов, преподавателей, экспертов. В ее учебном плане включены такие богословские дисциплины как догматика и литургика, но в историческом ракурсе и в качестве необходимых дисциплин для специализации.
Источник: Русский проект
(58)