Русские писатели с духовной точки зрения были обычными людьми, но религиозное чувство было развито почти у всех из них, и, не дорастая до высокого безмолвия и аскетики, выражалось в искренних словах поэзии…
Русская поэзия долго была представительницей русской религиозной философии и русского пророческого дара. Она выговаривала своим вдохновенным языком то, что у других народов давно уже стало достоянием прозы и публицистики.
И. А. Ильин
Русская религиозная поэзия – это целый мир, в котором выражаются наиболее сокровенные человеческие чувства поэта. Именно в религиозных стихах поэт до самых глубин открывает свою душу, открывает свои переживания о «горнем мире» и Откровении. Молитва тоже поэтична, содержит в себе элементы поэзии. Опыт православных подвижников, как правило, самими же подвижниками не облекался в слова, а передавался из уст в уста – и лишь немногие духовные писатели, достигшие на земле святости, дерзали открыть постороннему взгляду мир своего опыта и глубоких духовных переживаний. Так рождалась святоотеческая литература и церковная гимнография. Но это – высота духа, удел святых, и, человек, душой обращаясь к церковной гимнографии, постепенно теряет потребность в лирических излияниях, церковная молитва вытесняет в нем страстные и ненужные чувства.
Русские писатели, даже великие гении литературы, с духовной точки зрения были обычными людьми, и переживания, которые ими владели, были душевными, а не духовными. Но религиозное чувство было развито почти у всех из них, и, не дорастая до высокого безмолвия и аскетики, выражалось в искренних словах поэзии.
Сайт Сретенской семинарии публикуют избранные религиозные стихотворения русских поэтов, желая познакомить читателя с молитвенным настроем и внутренним миром русских поэтов и поэтесс. Читая их, будем помнить, что стихотворение о молитве – еще не сама молитва, но ее предвосхищение – отражение настроения, в котором человек готов обратиться к своему Создателю. Такая поэзия, как камертон, может настраивать душу на молитвенный лад. Этим русская религиозная поэзия особенно ценна для нас, людей новейшего времени, в духовном отношении немощных и несовершенных.
Валерий Брюсов
Библия
О Книга Книг! Кто не изведал
В своей изменчивой судьбе,
Как ты целишь того, кто предал
Свой утомленный дух тебе.
В чреде видений неизменных,
Как совершенна и чиста –
Твоих страниц проникновенных
Младенческая простота.
Резец, и карандаш, и кисти,
И струны, и певучий стих –
Еще светлей, еще лучистей
Творят ряд образов твоих
Какой поэт, какой художник
К тебе не приходил, любя:
Еврей, христианин, безбожник
Все, все учились у тебя.
И сколько гениальных мыслей
С тобой неведомо слиты:
Сквозь блеск твоих страниц кристальных
Нам светят гениев мечты.
Ты вечно новой, век за веком,
За годом год, за мигом миг,
Встаешь – алтарь пред человеком
О Библия! О Книга Книг!
Ты правда тайны сокровенной,
Ты – откровенье, ты – завет,
Всевышним данный всей вселенной
Для прошлых и грядущих лет.
Фёдор Тютчев
Вещая душа
О вещая душа моя!
О, сердце, полное тревоги,
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия.
Ты как жилица двух миров,
Твой день – болезненный и страстный,
Твой сон – пророчески-неясный
Как откровения духов.
Пускай страдальческую грудь
Тревожат страсти роковые.
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.
В дни поста
Во дни поста, дни покаянья,
Рой грешных помыслов оставь;
Страшися, грешник, воздаянья;
Свой ум ко Господу направь.
Приди во храм не с гордым оком,
Как фарисей не лицемерь;
В уничижении глубоком
Стучись в помилованья дверь.
Как древний мытарь со смиреньем –
Поникнув головой склонись;
С чистосердечным сокрушеньем
«Помилуй, Господи!» – молись…
Проливши слёзы умиленья,
Да будет от греха чиста
Твоя душа, – чужда сомненья,
Принять достойная Христа.
Василий Жуковский
Утешение
Слезы свои осуши, проясни омраченное сердце,
К небу глаза подыми: Там Утешитель, Отец!
Там он твою сокрушенную жизнь, твой вдох и молитву
Слышит и видит. Смирися, веруя в благость Его.
Если же силу души потеряешь в страданье и ужасе,
К небу глаза подыми: силу он новую даст.
Сергей Соловьев
Сестре
В рассветный час пошли мы двое,
Росу стряхая с сонных трав,
Неся из смирны и алоя
Благоухающий состав.
Мы шли, не думая о чуде,
В холодном, розовом луче.
Ты миро в глиняном сосуде,
Склонясь, держала на плече.
И так нам страшно вспомнить было
Его позор и смерть и боль…
Как раны знойные омыла
Твоих волос ночная смоль.
Как из его ладоней гвозди
Ты, тихо плача, извлекла,
Смотря на кровь, что, как из гроздей,
Густыми каплями текла.
Мария Мать и ты – вы обе —
Его приняли от солдат
И положили в новом гробе,
Возлив на тело аромат.
Смотри: минула ночь субботы,
И новый день сменяет мрак.
Сестра, скажи мне, отчего ты
Нежданно ускоряешь шаг?
Уж близок сад. Вот лилий чаши
Сверкнули из рассветной мглы.
Сестра, зачем одежды наши
Так неестественно белы?
Как ветви здесь нависли густо.
Давай сосуд. Пришли. Пора.
Вот и пещера. Где Он? Пусто!
Кто взял Его? О, кто, сестра?
Кем вход в пещеру отгорожен?
Что совершилося в ночи?
Пустой покров белеет, сложен,
В пещере – белые лучи.
Где труп? Где стража? Где ограда?
Все – только белые цветы.
Бегу навстречу! Нет… не надо.
Ты возлюбила – встретишь ты!
Александр Пушкин
«Отче наш»
Я слышал – в келии простой
Старик молитвою чудесной
Молился тихо предо мной:
«Отец людей, Отец Небесный!
Да имя вечное Твое
Святится нашими сердцами;
Да придет Царствие Твое,
Твоя да будет воля с нами,
Как в небесах, так на земли.
Насущный хлеб нам ниспошли
Своею щедрою рукою;
И как прощаем мы людей,
Так нас, ничтожных пред Тобою,
Прости, Отец, Своих детей;
Не ввергни нас во искушенье,
И от лукавого прельщенья
Избави нас!..»
Зинаида Гиппиус
О другом
Господь. Отец.
Мое начало. Мой конец.
Тебя, в Ком Сын, Тебя, Кто в Сыне,
Во имя Сына прошу я ныне
И зажигаю пред Тобой
Мою свечу.
Господь. Отец. Спаси, укрой –
Кого хочу.
Тобою дух мой воскресает.
Я не о всех прошу, о Боже,
Но лишь о том,
Кто предо мною погибает,
Чье мне спасение дороже,
О нем, – одном.
Прими, Господь, мое хотенье!
О, жги меня, как я – свечу,
Но ниспошли освобожденье,
Твою любовь, Твое спасенье –
Кому хочу.
Христу
Мы не жили – и умираем
Среди тьмы.
Ты вернешься… Но как узнаем
Тебя – мы?
Всё дрожим и себя стыдимся,
Тяжел мрак.
Мы молчаний Твоих боимся…
О, дай знак!
Если нет на земле надежды –
То всё прах.
Дай коснуться Твоей одежды,
Забыть страх.
Ты во дни, когда был меж нами,
Сказал Сам:
«Не оставлю вас сиротами,
Приду к вам».
Нет Тебя. Душа не готова,
Не бил час.
Но мы верим, – Ты будешь снова
Среди нас.
Нескорбному Учителю
Иисус, в одежде белой,
Прости печаль мою!
Тебе я дух несмелый
И тяжесть отдаю.
Иисус, детей надежда!
Прости, что я скорблю!
Темна моя одежда,
Но я Тебя люблю.
Алексей Толстой
Христос
В Его смиренном выраженье
Восторга нет и вдохновенья,
Но мысль глубокая легла
На очерк дивного чела.
То не пророка взгляд орлиный,
Не прелесть ангельской красы –
Делятся на две половины
Его волнистые власы;
Поверх хитона упадая,
Одела риза шерстяная
Простою тканью стройный рост;
В движеньях скромен Он и прост;
Ложась вкруг уст Его прекрасных,
Слегка раздвоена брада;
Таких очей благих и ясных
Никто не видел никогда.
Любовью к ближним пламенея,
Народ смиренью Он учил.
Он все законы Моисея
Любви закону подчинил.
Не терпит гнева Он, ни мщенья,
Он проповедует прощенье,
Велит за зло платить добром,
Есть неземная сила в Нем;
Слепым он возвращает зренье,
Дарит и крепость, и движенье
Тому, кто был и слаб, и хром.
Ему признания не надо,
Сердец мышленье отперто,
Его пытующего взгляда
Еще не выдержал никто.
Целя недуг, врачуя муку,
Везде Спасителем Он был,
И всем простер благую руку
И никого не осудил.
«Господь, меня готовя к бою…»
Господь, меня готовя к бою,
Любовь и гнев вложил мне в грудь,
И мне десницею святою
Он указал правдивый путь;
Одушевил могучим словом,
Вдохнул мне в сердце много сил,
Но непреклонным и суровым
Меня Господь не сотворил.
И гнев я свой истратил даром,
Любовь не выдержал свою,
Удар напрасно за ударом
Я отбивая устаю.
Навстречу их враждебной вьюге
Я вышел в поле без кольчуги
И гибну раненный в бою.
Алексей Хомяков
Давид
Певец-пастух на подвиг ратный
Не брал ни тяжкого меча,
Ни шлема, ни брони булатной,
Ни лат Саулова плеча;
Но духом Божьим осененный,
Он в поле камень брал простой,
И падал враг иноплеменный,
Сверкая и гремя броней.
И ты, когда на битву с ложью
Восстанет правда дум святых, –
Не налагай на правду Божью
Гнилую тягость лат земных.
Доспех Саула – ей окова,
Саулов тягостен шелом:
Её оружье – Божье слово,
А Божье слово – Божий гром
Михаил Лермонтов
Пророк
С тех пор как вечный Судия
Мне дал всевиденье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.
Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищим.
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром Божьей пищи.
Завет Предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.
Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят,
С улыбкою самолюбивой.
«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что Бог гласит его устами!
Смотрите ж дети на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!»
Молитва
В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть,
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
В созвучьи слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко –
И верится, и плачется,
И так легко, легко…
Перед крестом
Так он молился. Свет лампады
Мерцал впотьмах издалека,
И сердце чуяло отраду
От той молитвы старика.
***
Не обвиняй меня, Всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильной
С ее страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей Твоих струя;
За то, что в заблужденье бродит
Мой ум далеко от Тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей,
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К Тебе ж приникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, Боже, не Тебе молюсь.
Но угаси сей чудный пламень,
Всесожигающий костер,
Преобрати мне сердце в камень,
Останови голодный взор;
От страшной жажды песнопенья
Пускай, Творец, освобожусь,
Тогда на тесный путь спасенья
К Тебе я снова обращусь.
Николай Гоголь
К Тебе, о Матерь Пресвятая
К Тебе, о Матерь Пресвятая,
Дерзаю вознести свой глас,
Лице слезами омывая:
Услышь меня в сей скорбный час.
Прими мои теплейшие моленья,
Мой дух от бед и зол избавь,
Пролей мне в сердце умиленье,
На путь спасения наставь.
Да буду чужд своей я воли,
Готов для Бога все терпеть,
Будь мне покров во горькой доле,
Не дай в печали умереть.
Ты всех прибежище несчастных
За всех молитвенница нас;
О, защити, когда ужасный
Услышим судный Божий глас.
Когда закроет вечность время,
Глас трубный мертвых воскресит,
И книга совести все бремя
Грехов моих изобличит.
Покров Ты верным и ограда
К Тебе молюся всей душой:
Спаси меня, моя отрада,
Умилосердись надо мной!
Анна Ахматова
Лотова жена
И праведник шел за посланником Бога,
Огромный и светлый, по черной горе.
Но громко жене говорила тревога:
Не поздно, ты можешь еще посмотреть
На красные башни родного Содома,
На площадь, где пела, на двор, где пряла,
На окна пустые высокого дома,
Где милому мужу детей родила.
Взглянула – и, скованы смертною болью,
Глаза её больше смотреть не могли;
И сделалось тело прозрачною солью,
И быстрые ноги к земле приросли.
Кто женщину эту оплакивать будет?
Не меньшей ли мнится она из утрат?
Лишь сердце мое никогда не забудет
Отдавшую жизнь за единственный взгляд.
***
Господеви поклонитеся
Во Святем дворе Его.
Спит юродивый на паперти,
На него глядит звезда.
И, крылом задетый ангельским,
Колокол заговорил
Не набатным, грозным голосом,
А прощаясь навсегда.
И выходит из обители,
Ризы древние отдав,
Чудотворцы и святители,
Опираясь на клюки.
Серафим – в леса Саровские
Стадо сельское пасти,
Анна – в Кашин, уж не княжити,
Лен колючий теребить.
Провожает Богородица,
Сына кутает в платок,
Старой нищенкой оброненный,
У Господнего крыльца.
Константин Бальмонт
Звезда пустыни
Слова одного бедуина
Иногда в пустыне возникают голоса,
но никто не знает, откуда они.
1
О Господи, молю Тебя, приди!
Уж тридцать лет в пустыне я блуждаю,
Уж тридцать лет ношу огонь в груди,
Уж тридцать лет Тебя я ожидаю.
О Господи, молю Тебя, приди!
Мне разум говорит, что нет Тебя,
Но слепо я безумным сердцем верю,
И падаю, и мучаюсь, любя.
Ты видишь: я душой не лицемерю,
Хоть разум мне кричит, что нет Тебя!
О, смилуйся над гибнущим рабом!
Нет больше сил стонать среди пустыни.
Зажгись во мраке огненным столбом,
Приди, молю Тебя, я жду святыни.
О, смилуйся над гибнущим рабом!
2
Только что сердце молилось Тебе,
Только что вверилось темной судьбе, –
Больше не хочет молиться и ждать,
Больше не может страдать.
Точно задвинулись двери тюрьмы, –
Душно мне, страшно от шепчущей тьмы,
Хочется в пропасть взглянуть и упасть,
Хочется Бога проклясть.
3
О Даятель немых сновидений,
О Создатель всемирного света,
Я не знаю Твоих откровений,
Я не слышу ответа.
Или трудно Тебе отозваться?
Или жаль Тебе скудного слова?
Вот уж струны готовы порваться
От страданья земного.
Не хочу славословий заемных, –
Лучше крики пытаемых пленных,
Если Ты не блистаешь для темных
И терзаешь смиренных!
4
О, как Ты далек! Не найти мне Тебя,
не найти!
Устали глаза от простора пустыни
безлюдной,
Лишь кости верблюдов белеют
на тусклом пути
Да чахлые травы змеятся над почвою
скудной.
Я жду, я тоскую. Вдали вырастают сады.
О, радость! Я вижу, как пальмы растут,
зеленея.
Сверкают кувшины, звеня от блестящей
воды.
Всё ближе, всё ярче! – И сердце
забилось, робея.
Боится и шепчет: «Оазис!» – Как сладко
цвести
В садах, где, как праздник, пленительна
жизнь молодая.
Но что это? Кости верблюдов лежат
на пути!
Всё скрылось. Лишь носится ветер,
пески наметая.
5
Но замер и ветер средь мертвых песков,
И тише, чем шорох увядших листов,
Протяжней, чем шум океана,
Без слов, но слагаясь в созвучия слов,
Из сфер неземного тумана
Послышался голос, как будто бы зов,
Как будто дошедший сквозь бездну веков
Утихший полет урагана.
6
«Я откроюсь тебе в неожиданный миг –
И никто не узнает об этом,
Но в душе у тебя загорится родник,
Озаренный негаснущим светом.
Я откроюсь тебе в неожиданный миг.
Не печалься, не думай об этом.
Ты воскликнул, что Я бесконечно далек, –
Я в тебе, ты во Мне безраздельно.
Но пока сохрани только этот намек:
Всё – в Одном. Всё глубоко и цельно.
Я незримым лучом над тобою горю,
Я желанием правды в тебе говорю».
7
И там, где пустыня с лазурью слилась,
Звезда ослепительным ликом зажглась.
Испуганно смотрит с немой вышины, –
И вот над пустыней зареяли сны.
Донесся откуда-то гаснущий звон,
И стал вырастать в вышину небосклон.
И взорам открылось при свете зарниц,
Что в небе есть тайны, но нет в нем границ.
И образ пустыни от взоров исчез,
За небом раздвинулось Небо небес.
Что жизнью казалось, то сном пронеслось,
И вечное, вечное счастье зажглось.
«Одна есть в мире красота…»
Одна есть в мире красота.
Не красота богов Эллады,
И не влюбленная мечта,
Не гор тяжелые громады,
И не моря, не водопады,
Не взоров женских чистота,
Одна есть в мире красота –
Любви, печали, отреченья
И добровольного мученья
За нас распятого Христа.
Мост
Между Временем и Вечностью,
Как над брызнувшей водой,
К нам заброшен бесконечностью
Мост воздушно-золотой, –
Разноцветностью играющий,
Видный только для того,
Кто душою ожидающей
Любит Бога своего, –
Кто, забыв свое порочное,
Победил громаду зол
И, как радуга непрочная,
Воссиял – и отошел.
Белая страна
Я – в стране, что вечно в белое одета
Предо мной – прямая долгая дорога.
Ни души – в просторах призрачного
света,
Не с кем говорить здесь, не с кем,
кроме Бога.
Всё, что было в жизни, снова улыбнется,
Только для другого, – нет, не для меня.
Солнце не вернется, счастье не проснется,
В сердце у меня ни ночи нет, ни дня.
Но еще влачу я этой жизни бремя,
Но еще куда-то тянется дорога.
Я один в просторах, где умолкло время,
Не с кем говорить мне, не с кем,
кроме Бога.
Не лучше ли страдание
«Не лучше ли страдание,
Глухое, одинокое,
Как бездны мироздания,
Непонято-глубокое?
Не лучше ли мучение,
Чем ясный, звонкий смех?
Полюбим отречение,
Разлюбим сладкий грех».
«О, нет, мой брат единственный,
Душа моя смущается;
В ней вечен клич воинственный,
Ей много обещается.
Весь мир нам обещается,
Когда его хотим,
И всякий грех прощается,
Когда простим другим».
На мотив Экклезиаста
Год проходит и снова приходит,
Вновь к истокам стекаются реки,
Солнце всходит и Солнце заходит,
А Земля пребывает вовеки.
Веет ветер от Севера к Югу,
И от Юга на Север стремится,
И бежит он во мраке по кругу,
Чтобы снова под Солнцем кружиться.
Суета! Что премудрость и знанье!
Нам одно все века завещали:
Тот, кто хочет умножить познанья,
Умножает тем самым печали.
Полдень жжет ослепительным зноем,
Ночь смиряет немым усыпленьем:
Лучше горсть с невозбранным покоем,
Чем пригоршни с трудом и томленьем.
Смех напрасен, забота сурова,
И никто ничего не откроет,
И ничто здесь под Солнцем не ново,
Только Смерть – только Смерть успокоит!
Оклик
Кто там вздыхает в недрах темной бездны?
Чьи слезы льются скорбно по лицу?
Кто шлет свой крик бессильный в мир
Надзвездный,
Взывая святотатственно к Творцу?
Богохуленья ропот бесполезный,
Слова упрека, от детей к отцу,
Поймет ли человек закон железный –
Без вечных мук пришел бы мир к концу.
Ужели маловерным непонятно,
Что правда – только в образе Христа?
Его слова звучат светло и внятно.
«Я – жизни смысл, печаль и красота…
К блаженству Я пришел стезей мученья…
Смерть победил Я светом отреченья…»
На мотив Псалма 18
Ночь ночи открывает знанье
Дню ото дня передается речь.
Чтоб славу Господа непопранной сберечь,
Восславить Господа должны Его созданья.
Все от Него – и жизнь, и смерть.
У ног Его легли, простерлись бездны,
О помыслах Его вещает громко твердь,
Во славу дел Его сияет светоч звездный.
Выходит Солнце-исполин,
Как будто бы жених из брачного
чертога,
Смеется светлый лик лугов, садов, долин,
От края в край небес идет его дорога.
Свят, свят Господь, Зиждитель мой!
Перед лицом Твоим рассеялась забота.
И сладостней, чем мед, и слаще капель сота
Единый жизни миг, дарованный Тобой!
Федор Сологуб
Пилигрим
В одежде пыльной пилигрима,
Обет свершая, он идет,
Босой, больной, неутомимо,
То шаг назад, то два вперед, —
И, чередуясь мерно, дали
Встают всё новые пред ним,
Неистощимы, как печали, —
И всё далек Ерусалим…
В путях томительной печали,
Стремится вечно род людской
В недосягаемые дали,
К какой-то цели роковой.
И создает неутомимо
Судьба преграды перед ним,
И всё далек от пилигрима
Его святой Ерусалим.
***
Зелень тусклая олив,
Успокоенность желания.
Безнадежно молчалив
Скорбный сон твой, Гефсимания.
В утомленьи и в бреду,
В час, как ночь безумно стынула,
Как молился Он в саду,
Чтобы эта чаша минула!
Было тёмно, как в гробу.
Мать великая ответила
На смиренную мольбу
Только резким криком петела.
Ну так что ж! Как хочет Бог,
В жизни нашей так и сбудется,
А мечтательный чертог
Только изредка почудится.
Всякий буйственный порыв
Гасит холодом вселенная.
Я иду в тени олив,
И душа моя — смиренная.
Нет в душе надежд и сил,
Умирают все желания.
Я спокоен, — я вкусил
Прелесть скорбной Гефсимании.
***
В бедной хате в Назарете
Обитал ребенок-Бог.
Он однажды на рассвете,
Выйдя тихо на порог,
Забавлялся влажной глиной, —
Он кускам ее давал
Жизнь и образ голубиный,
И на волю отпускал, —
И неслись они далёко,
И блаженство бытия
Возвещала от востока
Новозданная семья.
О, Божественная Сила,
И ко мне сходила ты,
И душе моей дарила
Окрыленные мечты, —
Утром дней благоуханных
Жизни трепетной моей
Вереницы новозданных
Назаретских голубей.
Ниспошли еще мне снова
В жизнь туманную мою
Из томления земного
Сотворенную семью.
Иван Бунин
Ангел
В вечерний час, над степью мирной,
Когда закат над ней сиял,
Среди небес, стезей эфирной,
Вечерний ангел пролетал.
Он видел сумрак предзакатный, —
Уже синел вдали восток, —
И вдруг услышал он невнятный
Во ржах ребенка голосок.
Он шел, колосья собирая,
Сплетал венок и пел в тиши,
И были в песне звуки рая —
Невинной, неземной души.
«Благослови меньшого брата, —
Сказал Господь. — Благослови
Младенца в тихий час заката
На путь и правды, и любви!»
И ангел светлою улыбкой
Ребенка тихо осенил
И на закат лучисто-зыбкий
Поднялся в блеске нежных крыл.
И, точно крылья золотые,
Заря пылала в вышине,
И долго очи молодые
За ней следили в тишине!
***
За все Тебя, Господь, благодарю!
Ты, после дня тревоги и печали,
Даруешь мне вечернюю зарю,
Простор полей и кротость синей дали.
Я одинок и ныне — как всегда.
Но вот закат разлил свой пышный пламень,
И тает в нем Вечерняя Звезда,
Дрожа насквозь, как самоцветный камень.
И счастлив я печальною судьбой,
И есть отрада сладкая в сознанье,
Что я один в безмолвном созерцанье,
Что всем я чужд и говорю — с Тобой.
Алексей Плещеев
Он шел безропотно тернистою дорогой,
Он встретил радостно и гибель, и позор;
Уста, вещавшие ученье правды строгой,
Не изрекли толпе глумящейся укор.
Он шел безропотно и, на кресте распятый,
Народам завещал и братство и любовь;
За этот грешный мир, порока тьмой объятый,
За ближнего лилась Его святая кровь.
О, дети слабые болезненного века!
Иль вам не говорит могучий образ тот
О назначении великом человека
И волю спящую на подвиг не зовет?
О нет! не верю я. Не вовсе заглушили
В нас голос истины корысть и суета;
Еще настанет день… Вдохнет и жизнь и силу
В наш обветшалый мир учение Христа!
Дмитрий Мережковский
Поэту
И отдашь голодному душу твою, и напитаешь душу страдальца: тогда свет твой взойдет во тьме, и мрак твой будет, как полдень (Ис. 58: 10).
Не презирай людей! Безжалостной и гневной
Насмешкой не клейми их горестей и нужд,
Сознав могущество заботы повседневной,
Их страха и надежд не оставайся чужд.
Как друг, не как судья неумолимо строгий,
Войди в толпу людей и оглянись вокруг,
Пойми ты говор их и смутный гул тревоги,
И стон подавленный невыразимых мук.
Сочувствуй горячо их радостям и бедам,
Узнай и полюби простой и темный люд,
Внимай без гордости их будничным беседам
И, как святыню, чти их незаметный труд.
Сквозь мутную волну житейского потока
Жемчужины на дне ты различишь тогда:
В постыдной оргии продажного порока —
Следы раскаянья и жгучего стыда,
Улыбку матери над тихой колыбелью,
Молитву грешника и поцелуй любви,
И вдохновенного возвышенною целью
Борца за истину во мраке и крови.
Поймешь ты красоту и смысл существованья
Не в упоительной и радостной мечте,
Не в блеске и цветах, но в терниях страданья,
В работе, в бедности, в суровой простоте.
И, жаждущую грудь роскошно утоляя,
Неисчерпаема, как нектар золотой,
Твой подвиг тягостный сторицей награждая,
Из жизни сумрачной поэзия святая
Польется светлою, могучею струей.
***
Томимый грустью непонятной,
Всегда чужой в толпе людей,
Лишь там, в природе благодатной,
Я сердцем чище и добрей.
Мне счастья, Господи, не надо!
Но я пришел, чтоб здесь дышать
Твоих лесов живой прохладой
И листьям шепчущим внимать.
Пусть росы падают на землю
Слезами чистыми зари…
Твоим глаголам, Боже, внемлю:
Открыто сердце, — говори!
Подготовил Артемий Бугров
Источник: http://sdsmp.ru/
(212)