I.

Однажды апостолы спорили о том, кто из них больший. Иисус Христос, услышав о чем идет у них речь, позвал ребенка и, обняв его, поставил его среди их, и сказал: «если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в царство небесное; кто умалится как дитя сие, тот и больше в царствии небесном. И кто приимет такое дитя во имя Мое, тот Меня приимет». (Матф. 18, 2–4 Мар. 9, 37). Предание говорит, что ребенок, которого обнял Иисус, есть тот самый, который под именем Игнатия Богоносца был учеником Иоанна Богослова, потом епископом антиохийской церкви, и наконец удостоился принять за имя И. Христа мученический венец. Память его совершается ныне.

II.

Если Господь поставил в образец детскую невинность, то значит в ней Он нашел такие качества души и сердца, иметь которые обязан каждый христианин, чтобы удостоиться царствия небеснаго. Что же, спросите, есть такого в детях, чему с пользою могли бы поучиться у них взрослые?

а) Поучительна, во-первых, их искренность, простосердечие, откровенность. Неиспорченное дурными примерами дитя не может лгать, не умеет притворяться, не знает скрытности, недоверчивости, подозрения, говорит то, что знает и что думает, делает то, чего желает, хвалит то, что ему нравится, негодует на то, что нехорошо и что действует на него неприязненно, от чистаго сердца верит тому, что говорят ему его родители и старшие. Не есть ли это истинно драгоценное свойство, которое необходимо для нас и в отношении нашем к Богу и в отношении к собратиям нашим, человекам, от которого зависит спокойствие жизни нашей и внутренней и внешней? Что делает веру нашу нетвердою, убеждения наши шаткими, духовный союз наш со Христом Спасителем непрочным? Недостаток искренности и доверия, простосердечия и полной преданности Господу. С другой стороны, отчего бывают непрочны все связи общественныя? Отчего и такие крепкия, по-видимому, узы, как узы семейныя, нередко слабеют и разрываются? Опять от недостатка искренности, доверия и простосердечия. Чувствуя неискренность и ложь в самих себе, мы то же самое предполагаем в других. Отсюда взаимное недоверие, взаимное притворство, взаимные обманы и лукавства. Не верим словам других, потому что наши собственныя уста в разноречии с сердцем, привыкли говорить не то, что есть в уме и сердце. Подозрительно смотрим на действия других, потому что наши собственныя действия бывают часто только личиною, под которою скрываются совсем другия стремления и цели. Стараемся обезпечить и обезопасить жизнь свою всеми попадающими под руку средствами, потому что, зная собственное себялюбие и своекорыстие, не верим ни доброжелательству, ни усердию и братолюбию других. Завидуем и строим друг другу козни, потому что, не чувствуя чистосердечия и доброжелательства в себе самих, боимся возвышения и преимущества пред нами других. И кто исчислит все виды зол, от которых страждут общества человеческия, которые все вырождаются из той неискренности и лжи, из того недоверия и подозрительности, которые лежат в основе наших связей общественных! Поистине, аще не обратимся и не будем яко дети, искренни, простосердечны, откровенны и доверчивы друг к другу, не внидем в царство небесное, которое есть царство мира и правды, любви и единодушия.

б) Не менее драгоценна в детях та нежность души, та мягкость сердца, то сочувствие к другим, по которым они способны сливаться, так сказать, душою и сердцем с душою других. Дитя не может не заплакать, увидав слезы на глазах матери, не может не радоваться при ее радости, не может не стараться сделать что-либо приятное своим родителям. Скажут, что это недостаток возраста, что это показывает несамостоятельность дитяти, которое живет не столько своею жизнию, сколько жизнию родителей. А мы, братие мои, разве совершенно самостоятельны, разве не зависим от всеоживляющей, присносущной жизни Божией, от Главы нашей Господа Иисуса Христа, Который питает нас Своею плотию и кровию, Которому, по сему самому, мы, как говорит апостол, «члены тела Его, от плоти Его и от костей Его?» Разве не живем жизнию и того общества, которого мы члены? Итак, если что, то это нежное детское сочувствие необходимо для нас и в отношении к Богу Отцу нашему и в отношении к собратиям нашим, детям того же небесного Отца.

Господь Иисус Христос, возродивший нас Духом Святым, питающий нас Своим телом и кровию, являет к нам, как детям и вместе братиям Своим, самое полное и живое сочувствие, самое искреннее участие во всех обстоятельствах жизни нашей. Можно ли же нам оставаться безчувственными в отношении к Нему, не отвечать Ему живейшим чувством любви? В посте и молитве и сокрушением сердечным воспоминают истинные ученики Христовы спасительныя страдания Его: шаг за шагом сопровождают Его молитвенным размышлением от Гефсимании до Голгофы, поклоняются с умилением сердца каждой язве пречистаго тела Его, оплакивают сердечными слезами каждое поругание, нанесенное Ему нечестивыми судиями и распинателями Его. Потому то и день воскресения Его для них неизъяснимо светел и радостен, как день собственного воскресения, приводит сердце их в неописанный, небесный восторг. Точно также не может быть истинной любви и к собратиям нашим, членам церкви и общества, без живого, родственного сочувствия к ним, как истинным братиям нашим. Что это за любовь, которая боится видеть живое несчастие в лице страждущаго брата своего, отвращается одного вида нищеты и страдания человеческих, и довольствуется тем, что бросает лепту свою в общую корвану на бедных? Что это за человеколюбие, которое предается необузданному веселию под предлогом, что это делается для утешения плачущих, или предается объядению будто бы в пользу голодных? «Покажи ми веру твою от дел твоих», говорит апостол; покажи и любовь твою действительным состраданием к несчастному: прими живое участие в скорби бедствующаго, насыть от собственной трапезы алчущаго, раздели свою одежду с наготующим, омой своею рукою раны и язвы болящаго. Тогда можешь надеяться услышать глас пострадавшаго за нас Господа: «приидите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира. Понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе».

III.

Но мы утомили бы вас, братие мои, если бы захотели подробно исчислять все, чему с пользою можно поучиться у детей. Невинная душа дитяти есть целый рай, который благоухает многообразными цветами. Непорочное сердце его есть сокровищница, в которой сокрыты различныя драгоценности. Всякий может брать из нея на свои потребности. Гневливый и раздражительный пусть научится детской кротости и снисхождению, злобный и злопамятный – детскому незлобию и незлопамятности, своевольный и своенравный – детской покорности и послушанию, лживый и коварный – детской прямоте и простосердечию, гордый и высокомерный – детской простоте и смирению, обуреваемый нечистыми страстями и похотями плоти – детской непорочности, чистоте и целомудрию. «Аще же не обратитеся, и будете яко дети, не внидете в царство небесное». Аминь. (Сост. по «Полному собр. проповед.» Димитрия, архиеп. херсонск. и одесск., т. I, изд. 1889 г. и др. источн.).

Священномученик Фаддей (Успенский)

Слово в предпразднство Рождества Христова, память священномученика Игнатия Богоносца, день памяти протоиерея Иоанна Кронштадтского

Множество самых высоких мыслей возникает, и целые ряды весьма трогательных образов теснятся в нашей душе, когда мы внимаем чудным предпразднственным песням в честь Рождества Христова.

Многие мысли старается святая Церковь возбудить, многими трогательными образами пленить душу нашу, чтобы с большею готовностью мы открыли свои души для грядущего в мир Создателя и Избавителя нашего, чтобы мы не сделали свои души неприютнее бессловесных яслей, чтобы возжелали, «возжаждали» сретить Христа рождающегося, молясь Ему: «Якоже с высоты нас ради смирил еси Себе, смирися и ныне смирению моему. И якоже восприял еси в вертепе и во яслех безсловесных возлещи, сице восприими и в яслех безсловесныя моея души, и во оскверненное мое тело внити».

И вот, как бы желая показать, что подобное алкание и жаждание Христа не одни простые, неисполнимые желания порождает, не одни сладкие, но не осуществимые в нашей бедной и скудной земной жизни мечты возбуждает в нас, святая Церковь указывает нам сегодня на одного из самых древних Христовых рабов, который сам так был исполнен этого алкания и жаждания Христа, именно на святого Игнатия Богоносца. Как, подлинно, достоин был священномученик Игнатий быть заключенным в объятия Христовы и услышать из уст Его: «Кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает» (Мф. 18, 5). Заключенный в объятия Христовы, святой Игнатий сам потом заключил Христа в объятия сердца своего как бы в ясли, «желаемаго Христа вперсил», «сего бо жаждая от любве насладитися… сего ради и Богоносец нареклся еси». Как велика была эта жажда! Не могли угасить ее ни предстоящие муки растерзание чрез диких зверей, на которое осужден был святой императором Траяном за твердое исповедание Христа, ни любовь к пастве, об охранении которой столь он заботился, ни скорбь, мольбы и слезы близких, хотевших предотвратить предназначенную Игнатию смерть. Об одном он всех просил и молил не задерживать его соединения со Христом, ибо нет в нем «огня любовещественна» (т. е. любви к чему-либо земному); «вода живая» в нем течет, говорящая: «Иди ко Отцу». «Мне сладка смерть… зверие радостни… мне еже жити Христос, Божественное рачительство: к Нему иду, Того люблю, Того получити надеюся». «Пшеница Божия чиста есмь… и зубы зверей мелюся, да хлеб буду… Рачителю и Богу очищен», говорил блаженный священномученик. Какое пламенное стремление ко Христу, какое томление по Едему, заключенному для человека после грехопадения Адамова!

А Церковь Русская, кроме священномученика Игнатия, вспоминает ныне еще, как бы в дополнение, раба и подвижника Христова позднейших, наших времен, который так стремился «жить во Христе» в наши печальные дни и как бы нарочито устремился в мир горний в день священномученика Игнатия, являя родство души своей с душою великого святого, вспоминает приснопамятного пастыря Церкви Русской отца Иоанна Кронштадтского. Какою исполнен был он заботою о том, чтобы проверять, испытывать, очищать мысли и все движения души своей ежедневно, ежечасно для Христа, о чем свидетельствует дневник его, так и называемый «Моя жизнь во Христе»! Как жаждала его душа теснейшего общения со Христом в таинстве Святого Причащения, без которого не мог он прожить, не испытывая томления души, даже и одного дня! И не здесь ли источник его бодрости и сил до глубокой старости, той, о которой говорит псалмопевец: «Дние лет наших в них же седмьдесят лет, аще же в силах, осмьдесят лет, и множае их труд и болезнь» (Пс. 89, 10)? Он изнемогал иногда от безмерных трудов, но снова и снова «обновлялась, яко орля, юность его» (Пс. 102, 5). Он не знал своей собственной жизни, всего себя отдавал на служение Христу и Его Церкви, но, истощая всего себя, благодатию Христовою восполнял постоянно происходящую скудость. Входил ли он в церковь, он должен был молиться о бесчисленном множестве людей или сострадать во время исповеди множеству искушаемых всякими страстями, всем он должен был уделять как бы часть своей души, чтобы не отпустить с обманутыми, тщетными упованиями, неисполненными мольбами. Выходил ли он из церкви, тотчас был окружаем толпами людей, которые, казалось, готовы были, если можно, и одежды его разделить между собою и сделаться чрез то причастниками данной ему благодати.

Нужно ли еще продолжать слова, чтобы умножить назидание, согреть сердца, возвысить умы, если дела жизни означенных истинных рабов Христовых говорят громче всяких слов? Сложим в свои души святые мысли и впечатления от их жизни вместе с впечатлениями от предпразднственных песней Рождества Христова, подобно тому как подкладываются дрова для поддержания и усиления огня в печи; и пусть чрез то разогреваются наши холодные души, дабы не было в них для Христа приюта худшего, чем в ночь Рождества в вертепе, когда, вместо тепла в человеческом жилище, Он согреваем был лишь дыханием бессловесных животных! Да восприимет душа наша чрез эти святые мысли и впечатления «разум» Христов, дабы и тогда, когда Рождество Христово «возсия мирови свет разума», не остаться нам по-прежнему несмысленными и вместо отверстого Едема не устремиться охотнее в отверстую сатаною для уловления неразумных людей пропасть адову!