В продолжение темы об обидах на Церковь и в Церкви рассуждает, кандидат педагогических наук, Заслуженный работник науки и образования, Сергей Свешников (г. Кострома).
Через каждого человека действует Бог
За всю свою жизнь сам я на Церковь не обижался, она для меня — мать. На священнослужителей я тоже предпочитаю не обижаться, да и личного повода не было; обижаются обычно тогда, когда деловые отношения переходят в личные, а я одно с другим предпочитаю не смешивать.
Порой, однако, приходилось слышать, что люди сталкиваются с какими-то неприятными и даже обидными ситуациями в Церкви. Тяжелее всего, конечно, когда эту обиду наносит священник. Но если разобраться, то не все случаи столь однозначны. Может быть, мы обижаемся на справедливые слова батюшки просто по незнанию? Ну а если все-таки приходится терпеть понапрасну? Как найти в себе силы переступить порог Церкви вновь? Почему, вообще, возможны ситуации, в которых человек чувствует себя обиженным на священника, ведь Церковь — дом Божий, последнее пристанище, где мы надеемся получить утешение. Попробуем разобраться.
Нередко люди обижаются на священника вовсе не потому, что он неделикатен, груб, жестокосерден, невнимателен, а просто потому, что они не привыкли к тому, чтобы кто-то вторгался в их внутреннюю жизнь, учил, как им поступать. Порой священник бывает вынужден объяснять человеку, что он не может помочь ему без его собственного участия, что человек сам должен что-то в своей жизни изменить, потому что есть некая духовная реальность, в которой действуют свои законы. И если человек не живет по Закону Божиему, а о Боге вспоминает только тогда, когда ему плохо, то это «плохо» будет наступать все чаще и чаще.
А уж стоит священнику заговорить с человеком о его грехах, как он тотчас же обижается, считая, что он-то совсем не хуже других и особо страшных грехов не совершает. Причем священник может говорить об этом очень деликатно, бережно, и все равно собеседник обидится — просто потому, что совершенно не понимает, что такое жизнь, Кем она ему дана и каковы ее законы.
Иногда люди обижаются на вполне вежливое замечание о том, что в следующий раз лучше прийти в храм не в майке, шортах и шлепанцах на босу ногу, а одевшись несколько иначе. Немало обид связано с детьми.
— Когда я только начала водить старшего сына к Причастию (я сама тогда еще даже крещена не была), — рассказала мне одна из прихожанок, — он очень кричал и плакал каждый раз. И однажды мне священник порекомендовал выйти на время из храма и успокоить ребенка. Я тогда очень обиделась, плакала, решила больше в Церковь не ходить. Потом пораскинула мозгами и поняла, что батюшка был совершенно прав и что мой плачущий ребенок мешал молиться другим людям. Кстати, все полностью нормализовалось, когда я крестилась и сама стала регулярно исповедоваться и причащаться.
Обижаются и на то, что в самый разгар богослужения священник не может выйти к ним из алтаря или, бросив всех остальных прихожан перед рождественской или пасхальной службой, немедленно отправиться беседовать с чьим-то пьющим мужем или заблудшей супругой. «Как же так, ведь умирает семья, не пойти — это то же самое, что не пойти к умирающему! Так вот как у вас здесь к людям относятся!» — думает, а иногда и вслух говорит оскорбленный прихожанин. Он настолько сконцентрирован на себе, на своей ситуации, что совершенно не в состоянии понять: он в храме не один, вокруг множество людей, которые тоже нуждаются в помощи, попечении, заботе священника; он требует что-то для себя одного.
Многие православные и большинство нецерковных людей не просто предъявляют к священнослужителям завышенные требования, но часто вообще не имеют ни малейшего представления о сути священнического служения.
Хотя порой священники действительно обижают. Почему? Потому что они — тоже люди со всеми присущими человеку несовершенствами. Однако на многие «человеческие» вещи священник не имеет права в своей пастырской деятельности. Потому что каждый, кто пришел в храм, так или иначе сделал шаг навстречу Богу — шаг, может быть, не до конца осознанный, неуверенный, с кучей сомнений, и священник ни в коем случае не должен встать на этом пути, оттолкнуть кого-то от Церкви и от Христа своими неосторожными действиями. Ведь люди, еще не знающие Господа, только начинающие путь к Нему, именно по священнослужителю делают заключение о том, какова в целом Церковь.
Тем не менее, когда мы говорим, что священник — тоже человек, нужно учитывать массу разных факторов чисто бытового, житейского характера. К примеру, у этого священника трое, четверо и более детей, которые могут болеть, а жена может лежать в больнице на сохранении. Конечно, если священнослужитель в нестандартной ситуации проявил нетерпение, жесткость, раздражительность, то будет виноват. Но, с другой стороны, всегда ли нужно с него так уж строго спрашивать? Или другой пример: священник стоит у аналоя, принимает исповедь, а сам при этом находится на грани сердечного приступа, или давление у него 200 на 140. А мы можем этого и не знать и очень обидимся, что батюшка с нами какой-то вялый и невнимательный.
Вторая причина, по которой священник кого-то может обидеть, — недостаточность его пастырского опыта и недоосознание своего пастырского долга. Есть люди, которые, приняв священный сан, не приняли вместе с этим одну из главных истин пастырского служения — невозможно быть священником и при этом не любить людей. Ведь главное для священника — это забота о тех, кого тебе вверил Господь. И если священник этого не понимает, конфликтные ситуации будут возникать вновь и вновь.
Много лет назад моя жена привела нашего тогда еще маленького сына в церковь на Причастие. Вместе с ними были и другие родители, которые также взяли своих чад. Дети были разного возраста — от подростков, уже осознанно пришедших, до совсем маленьких, которые здесь оказались, естественно, по воле родителей. И вот когда кто-то из детей начал капризничать, священнослужитель (не стану называть его имени) обратился к его маме с такими словами: «Зачем вы привели его? Ребенок должен приходить на Причастие по собственному желанию, а не по вашей воле. Причастие — дело добровольное. К нему принуждать нельзя! Вот не так давно был случай, когда мама принудительно привела ребенка в церковь, а после этого его засыпало песком…» Тишина воцарилась в храме. Родители были поражены тем, что услышали. Как же так? Мы, вроде как, делаем благое дело, воцерковляя своих детей с раннего возраста, а получается, что вредим им, даже подвергаем их страшной опасности? Каждый, приходящий в Церковь, ждет от священника доброго совета, поддержки своих действий. В данном случае результат разошелся с ожиданием. Священник, к сожалению, этого не почувствовал.
Однако же грустно бывает, когда прихожане, столкнувшись с подобной или похожей ситуацией, «награждают» священника всяческими плохими словами, а себя относят к «добрым и верующим людям». Добрый верующий человек вынесет урок из произошедшего, смирится и не будет осуждать. Во всем есть Промысл Божий, в том числе и в конкретной ситуации. Главное — не то, как к вам относится священник, главное — с каким сердцем вы сами приходите к Богу. К неприятным случаям, связанным со священниками, надо относиться как к испытанию, посланному Богом: сможете ли преодолеть обиду, не впасть в осуждение? Мало ли, что у батюшки случилось, почему он так ответил. С батюшки есть Кому спрашивать, в конце концов: спрос с него выше, чем с нас, и на этом свете, и после земной жизни.
Как же помочь тому, кто столкнулся в Церкви с чем-то, что его травмировало? Наверное, постараться ему объяснить, что если один раз не повезло, то это не значит, что всегда будет плохо: в Церкви немало священников, которые по-настоящему любят людей.
Если человек подготовился к исповеди и Причастию и видит, что священник ведет себя по отношению к прихожанам как-то нетерпеливо или холодно, не стоит пугаться и откладывать исповедь. Пусть душевного расположения к такому пастырю у вас не возникнет, и человеческого участия к вам он не проявит, однако таинство отпущения грехов все равно совершится. А для беседы, в которой хотелось бы что-то для себя прояснить или получить пастырский совет, лучше избрать другого священника. Хорошо бы найти духовника, у которого можно постоянно исповедоваться, потому что ответы на многие вопросы пастырь может дать только тогда, когда он знает вас и ваш духовный путь. Таким духовником может стать священник, и не наделенный какими-то особыми дарованиями, но, главное, — ревнующий о спасении своем и своих пасомых.
В Священном Писании со всей однозначностью сказано о том, что на нашей грешной и многострадальной земле нет ни одного человека без греха: Нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы (Еккл. 7, 20). Грехи были даже у святых людей, то есть и святость — это не синоним безгрешности. И уж тем паче не делает человека святым рукоположение.
Это, кстати, очень хорошо понимал и святитель Иоанн Златоуст, который вдохновенно писал о том, что душа священника должна быть ангельской чистоты, и тут же, в страхе, как бы понимая фактическую недостижимость такого требования, сокрушался о том, что если подходить к людям, принявшим или готовящимся принять сан, с подобными требованиями, не делая поправки на общее для всех повреждение человеческой природы, то у нас вообще не будет священников: «Кто любит Христа, тот будет любить и священника, каков бы он ни был, потому что через него сподобился Страшных Таин. Если ты презираешь священника, то презираешь не его, а рукоположившего его Бога. А откуда, скажешь, известно, что Бог рукоположил его? Но если ты не имеешь убеждения в этом, то суетна твоя надежда. Если Бог ничего не совершает через него, то ты ни Крещения не имеешь, ни Таин не причащаешься, ни благословений не получаешь, а следовательно, ты не христианин. Что же, скажешь: неужели Бог рукополагает всех, даже и недостойных? Всех Бог не рукополагает, но через всех Сам действует, хотя бы они были и недостойными, для спасения народа».
Поэтому священника нужно воспринимать в первую очередь как связующее звено между Богом и человеком — тогда и обид не будет. Широко известно сравнение священника с электрическими проводами (если не ошибаюсь, оно принадлежит отцу Иоанну (Крестьянкину)): провода тоже не всегда чистые, но свою функцию выполняют исправно. А сам Господь воздействует на нас не только через носителей священного сана, но и через любого из наших ближних; через любого из тех, кто стоит рядом с нами в храме. Поэтому прежде, чем обижаться, нужно остановиться и подумать: на кого я сейчас собрался обидеться? На уборщицу, которая не пустила на вымытую ею часть храма, или на Бога, на Которого, кстати, никак нельзя обидеться?
Журнал «Православие и современность» № 41 (57)
В продолжение темы об обидах на Церковь и в Церкви статья Марины Бирюковой.
О пользе обид
Опыт обид у меня богатый. И я не буду, конечно, пересказывать все, дабы не уподобиться Шахерезаде и не использовать служебное положение в личных психотерапевтических целях. Но о нескольких эпизодах расскажу — именно потому, что они оказались для меня значимыми.
Первый случай — давний: еще до моего воцерковления… Впрочем, с него-то, с этого обидного случая, мое воцерковление и началось.
Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день, — прочитала я в Евангелии от Иоанна (6, 54) и весьма озадачилась. Значит, я с моей «глубоко индивидуальной», «ни от кого не зависимой» и «совершенно нецерковной» верой вечной жизни не получу?..
Как я понимаю теперь, через два с лишним десятка лет, это был очень важный, ключевой момент моей духовной истории: я впервые оказалась перед фактом незаменимости Церкви, невозможности обойтись без нее. Я могу сама молиться, допустим, но вот причастить себя сама я не в силах. Придется идти туда…
Ну что ж, схожу один раз. Кто сказал, что одного в жизни раза недостаточно?.. Желания ходить в православный храм регулярно и «отстаивать там все эти службы» у меня в ту далекую пору моей жизни, как вы уже поняли, не было совсем.
Я надела вместо привычных джинсов неудобную юбку, нашла какой-то платок. Дождалась своей очереди к аналою. Исповедалась, как умела. И вот, наконец, очередь к Чаше — длинная, потому что на дворе Великий пост. Я в этой очереди впервые, мне неловко, страшно, стыдно — и я повторяю про себя: «Господи, помоги мне поверить, что это действительно Тело Твое и Кровь; что это мое бессмертие… Мне трудно в это поверить, Господи, помоги…»
— Матушка! Это что ж за хулиганство такое!..
Я ошеломлена громовым батюшкиным гневом. Я не знаю, не помню, я до сих пор не могу объяснить, как это получилось — что лжица ткнулась в мою нижнюю губу, и струйка Крови потекла по подбородку. Струйку тут же собрали платом. Но то, что я совершила некое кощунство и святотатство, то, что я недостойна пребывания в храме, что я просто черное пятно на христианском народе — это суровый пастырь дал мне почувствовать по полной программе:
— Если Вам это не нужно, не ходите сюда вообще! Зачем Вы сюда пришли?!
Он не дал мне, как положено, приложиться к Чаше, резко ее отдернув, и буквально рявкнул:
— Идите! Идите, запивайте!
Хуже всего — взгляды окружающих, «хороших» прихожан: осуждающие, жесткие, колючие: «Вот, она плохая, она нам чужая, вон как ее батюшка ругает…»
Я вышла из церкви вся в слезах. Но при том у меня не было почему-то такой мысли: «Больше никогда сюда не приду». Скорее всего, я просто не думала в ту минуту о своем будущем.
Или во мне уже тогда прорезалась политая слезами здравая мысль: причина несчастья — вовсе не в крутом характере батюшки. Причина — в неправильности моей позиции: не желая принадлежать Церкви, но желая при этом получить от нее то, что может дать только она, я, по сути, пыталась это украсть. А Господь не хочет, чтоб я действовала подобным образом, вот оно и заискрило…
Так, через боль обиды, через слезы пришло осознание кардинально важной вещи.
И вот — совсем другая эпоха, совсем другая я…
Как важно для православного христианина причаститься в Великий Четверг, приобщиться к трапезе в Сионской горнице… это, я думаю, объяснять не нужно.
Это вообще особенная служба: единственная (увы!) в году, за которой причащается вся община, весь приход. Не знаю, как у кого, а лично у меня именно это создает ощущение первохристианского единства. И вот от этого-то единства, от этого счастья, от этой духовной необходимости и решил, ничтоже сумняшеся, отлучить меня отец В. Причем делал он это в крайне жесткой, агрессивной и безапелляционной форме.
— Так, стоп. Вы исповедались?
— Да, вчера за всенощной; и получила благословение у своего духовника…
— Это у кого же?!
— У протоиерея Д., он служит в таком-то храме…
Да, в результате некоторых перипетий у меня сложилась такая ситуация: постоянный духовник в одном храме, а родная община, моя, можно сказать, христианская колыбель — в другом…
— Вот там у него и причащайтесь! — жестко отрезал отец В. — А здесь не надо!
Мне и сегодня хочется спросить: отец В., поясните, что дало Вам основания подозревать меня во лжи? Почему Вы решили, что я могу Вас обмануть и подойти к Чаше, не исповедавшись? Разве Вы увидели меня в тот день впервые? Я у Вас на глазах уже семь лет. И не только на службах. Сколько раз Вы могли наблюдать меня с веником, тряпкой, граблями, лопатой — зимой, когда храмовый дворик заваливало снегом… Впрочем, даже если бы на моем месте был совершенно неизвестный Вам человек — почему вы считаете нормальным разговаривать с этим человеком столь свирепо?.. Или таинство отпущения грехов, совершенное другим священником, для Вас не таинство?
Великий Четверг… Литургия, которую мы ждем весь год. Вместо соединения со Христом, можно сказать, удар в лицо…
Спас меня другой священник — отец Р., хорошо меня знающий и не подозревающий ни в каких хитростях.
После Причастия все обнимались и поздравляли друг друга, а я плакала… причастившись, подчеркиваю! А что было бы со мною, если бы не отец Р.? Если бы я осталась за границей общей духовной радости?
Регент Лена откачивала меня на протяжении получаса: «На Страстной всегда искушения, держись…» и т. д.
Но вот это самое «А что было бы со мной, а в каком состоянии я бы сейчас была, если бы…» продолжало меня преследовать.
Пока я, наконец, не сказала себе, что…
…что надо доверять Богу, в конце концов. Это не отец В. решает, приобщаться тебе сегодня или нет, это Сам Господь приводит тебя к Своей Чаше.
И если бы этого сегодня вдруг не произошло, то не из-за странностей батюшки В., а по воле Божией.
И в этом случае нужно было бы не плакать, не впадать в истерику жалости к себе, а подумать, зачем (не «за что?», а вот именно зачем, для чего) Бог послал тебе сейчас эту задержку, эту колдобину, это испытание.
Ведь Он никогда от нас на самом деле не отворачивается. И никогда не желает нам зла. Только блага, только спасения. И всегда ждет от нас встречных шагов.
Эти мысли помогли — я начала успокаиваться. Позвонила духовнику, потом — настоятелю нашего храма: он не был свидетелем инцидента, поскольку в Великий Четверг участвовал в архиерейском богослужении. Постаралась говорить как можно спокойнее, не давя эмоциями, оставляя за настоятелем свободу решения. Настоятель выслушал, понял, поддержал меня, пообещал поговорить с отцом В.
Утром в Страстную Пятницу я проснулась с мыслью, что мне необходимо ведь еще и простить отцу В. Иначе как я буду сегодня провожать в Гроб Того, Кто молился за Своих распинателей? И как я подготовлюсь к «ночи светозарной», если не прощу?
Я не знаю, насколько у меня это получилось бы… если бы отец В. сам мне не помог. Перед началом пасхальной службы он вдруг нашел меня в толчее храма и попросил прощения…
Причем, как мне показалось, не вынужденно! Не потому, что настоятель заставил. А как-то тепло, с неловкой улыбкой…
Мне стало его жаль. И я стала искать в себе силы молиться за него. Получалось не очень. Чисто внешне поминала — произносила имя, а молитвы не было…
Но разве Христос не заповедал — молитесь за обижающих вас (Мф. 5, 44)? Не только за тех обижающих, которые извинились, обратите внимание, а за всех… Значит, мне надо продолжать.
В конечном итоге я этому происшествию на Страстной седмице рада. Оно научило меня важным вещам. А если не совсем еще научило, то показало, в каком направлении двигаться.
…Минувшим летом я была в паломнической поездке в одном из старейших, всемирно известных наших монастырей. И меня неприятно поразило поведение послушника — совсем молодого, лет двадцати. Он разговаривал с паломницами, иные из которых годились ему в бабушки, как конвоир с арестантами: «Перейти в придел! Я сказал: в придел перейти!». Сосредоточиться для молитвы на утреннем братском молебне (я всегда хожу на эти ранние молебны, когда бываю в монастырях) после общения с этим юношей было очень трудно; кроме того, из придела почти ничего не было слышно. Миряне в монастырях всегда молятся отдельно, не смешиваясь с монашествующими, это понятно, но зачем же так-то вот?..
И тогда я стала молиться великому кроткому святому, мощи которого почивали рядом, как раз там, где молилась братия, чтоб он вразумил мальчика, невесть почему решившего, что самое первое, начальное приобщение к монастырской жизни уже дает ему право смотреть свысока на «простых людей». Я не могла не верить, что этот святой ведает о произошедшем и разделяет мое огорчение… А что дальше? Дальше — выбор послушника: послушаться святого покровителя или же в послушании ему отказать.
Святые с нами постольку, поскольку с нами Бог. А повышенная, болезненная обидчивость, ранимость, которая становится проблемой, не от того ли, что мы не помним об этом обстоятельстве, о том, что Он с нами всегда? Когда мы горим в огне обиды, мы ведь о Христе не думаем, мы думаем только о себе, о своей свежей душевной ране. А Пославший нам испытание смотрит, как мы его выдержим, что мы будем делать, Он ждет нашего ответа. Не просто жалобы — хотя Он готов и жалобу принять, возверзи на Господа печаль твою, и Той тя препитает (Пс. 54, 23), но именно ответа, шага к Нему. Надо вспомнить слова апостола Павла: Любящим Бога, призванным по Его изволению все содействует ко благу (Рим. 8, 28) — и сделать этот шаг.
Как сделала его одна моя знакомая, с которой мы разговорились об обидах в Церкви. Привожу ее рассказ без всякой своей редактуры:
— Обиды как таковой у меня на Церковь или на священников не было. Но было очень тяжелое искушение. Мое Крещение совпало с тем, что я, будучи замужней женщиной, говоря мирским языком, влюбилась, а говоря по-простому, поддалась блудной страсти. На первой исповеди я, конечно, обо всем рассказала. Причастилась. А дальше мне нужно было порвать с этим человеком, начать новую жизнь без греха. Этого я сделать не смогла. Греховное общение сохранилось, хотя плотской связи у нас не было. Мы вроде бы стали «просто друзьями», но я-то чувствовала ложь таких отношений. Бороться со своей страстью я не умела. Хотела ли? Сейчас уже трудно сказать.
Я решила, что мне нужно обсудить эту проблему с батюшкой. С каким-нибудь. Духовника у меня, конечно, в то время не было. Я набралась смелости и перед исповедью подошла к одному пожилому священнику: у меня, мол, есть проблема, и мне нужно с Вами поговорить.
— Назови свою проблему в двух словах, — сурово сказал он.
Ну, я и назвала в двух словах…
— Ну, и чего же ты от меня хочешь? — воскликнул батюшка. — Будешь исповедоваться?
Я испуганно замотала головой. К исповеди в тот момент я не была готова.
— Ну, так и живи во грехе, коли стыда в тебе нет. Надумаешь покаяться — приходи на исповедь.
Так я и отошла от него, захлебываясь от рыданий. Я ни на минуту не сомневалась в том, что священник этот прав, но… Что же мне было делать?
Теперь я понимаю, да и тогда понимала, что суровую отповедь я получила потому, что хотела, по сути, получить у этого священника разрешение на грех. Чтобы он мне сказал что-то вроде «ну, ничего страшного, это пройдет, вы ведь с ним только друзья…» и т. д. Мое лукавство было наказано.
«Искусительная ситуация» со временем разрешилась. Но совсем не так быстро, не так правильно, как мне бы хотелось. Последствия совершенного греха я ощущаю в своей жизни до сих пор. Стараюсь вспоминать об этом, когда мне кажется, что кто-то меня обижает несправедливо.
Обиды на батюшку у меня не было просто потому, что мне было не до того, чтобы обижаться. Моя духовная ситуация в тот момент была настолько страшна и уродлива, что я испытывала только одно чувство — ежедневный ужас, и у меня просто не хватало сил на всякие посторонние эмоции. Нет этой обиды у меня и сейчас, потому что я понимаю, что в тот момент этот батюшка был орудием Божиего спасительного гнева. Его уже давно нет в живых, но я всегда стараюсь вспоминать его в своих молитвах.
Журнал «Православие и современность» № 41 (57)
Источник: http://www.eparhia-saratov.ru/
(86)